Второй тип составляли ораторы разной степени амбициозности и таланта. Самым важным в революционной деятельности для них оказывалось влияние на массы. Психологической потребности в насилии они не испытывали и бомб не взрывали, ограничиваясь идеологическим просвещением. Кащенко, несомненно, относился к этому типу. Его влекла возможность выступить с трибуны, зажечь людей, повести их за собой, неважно, в какие формы облекались его позитивные идеи — в политические, музыкальные или научно-медицинские. Поэтому со временем он все-таки отошел от революционной деятельности, найдя своим ораторским и организационным талантам другое применение.
Третий, самый опасный тип революционера явно не имел с нашим героем ничего общего. Лебон определил этот тип как страдающий хроническим девиантным (то есть сильно отличающимся от принятых социальных норм) психологическим состоянием. Таких людей называют фанатиками. Они становились террористами и проливали кровь своих сограждан часто не из-за идейности, а из-за латентной психопатии, толкающей их к насилию. К такому типу принадлежал Игнатий Гриневицкий, признававший лишь кровавые формы террора, — именно он бросил роковую бомбу под ноги Александра II.
Итак, протестная деятельность продолжала манить Кащенко возможностью самовыражения, но обстоятельства сильно сдерживали его революционный порыв. Он все-таки был ответственным человеком и не мог бесконечно подставлять своих близких, являясь для них в общем-то единственной опорой. В какой-то момент Петр Петрович задумался о том, чтобы наладить отношения с властями и даже попросить у них помощи. Для начала он написал ходатайство о снятии гласного надзора, однако Совещание по особым делам сочло его просьбу преждевременной, что неудивительно. Он подождал около года, а потом с истинно казачьей храбростью написал письмо самому министру внутренних дел Д. А. Толстому.
В этом документе Кащенко вполне реализовался как оратор. Он просит прощения красноречиво, даже артистично: «В прошлом месяце исполнилось 2 года с того времени, когда я был исключен из Московского университета за два месяца до окончания курса и отдан под надзор полиции… Если бы эта кара постигла меня только одного и не коснулась моей собственной семьи, состоящей из жены, маленького сына и многочисленной семьи моей матери-вдовы, нуждающейся в значительной поддержке и возлагавшей на меня, единственного старшего своего сына, все надежды, — я не осмелился бы и беспокоить Ваше Сиятельство моей просьбой и отбыл бы назначенный мне срок 9-е сентября 1884 г. безропотно. Но, Ваше Сиятельство, тягость семейного положения и продолжительное пребывание здесь (я не смею полагать это достаточным искуплением моей вины) дают мне надежду на Ваше милостивое согласие сократить мне срок моего нахождения под надзором и дозволить мне привести к концу мое прямое назначение: получить диплом врача и посильно служить обществу теми знаниями, которые дает профессиональное университетское образование… т. е. дело, ради которого я и мои родители принесли столько материальных и нравственных жертв»[16].
Удивительно, но министр проявил сочувствие к будущему выдающемуся психиатру. Если честно, речь шла всего о нескольких месяцах, но для Кащенко этот срок имел очень большое значение. Петр Петрович отчаянно стремился все-таки получить диплом врача, упущенный так безрассудно. А оставаясь в Ставрополе до начала сентября, он не успевал на экзамены и терял целый год.
Что касается университета, то выбора у нашего героя не было. После ссылки он еще некоторое время не имел права проживать в обеих столицах, а также в Киеве. Но неплохой вариант для завершения образования все же имелся — Казанский университет. Он шел третьим по рейтингу после Петербургского и Московского, и его медицинский факультет считался весьма сильным. Туда Кащенко и подал документы на пятый курс. А встретил его в Казани не кто иной, как товарищ по революционной борьбе Петр Викторов. Вскоре закадычные друзья стали еще и однокурсниками. На этот раз наш герой погрузился в медицину основательно, не отвлекаясь на другие виды деятельности. Конечно, кроме музыки, которая сопровождала его всю жизнь, являясь мощной отдушиной и фактически второй профессией.
Глава шестая. Третья столица, Бехтерев и поиск себя
Сегодня Казань иногда называют третьей столицей России. Действительно, этот город полностью соответствует общероссийскому образу столичности, связанному с достатком, кипучей культурной жизнью и обширными международными связями. Нужно заметить, что столичность эта проявилась не вдруг и не сразу. Но уже с начала XVIII века, когда Казань сделали столицей огромной Казанской губернии, город начал развиваться крайне быстро и вскоре стал образовательным и культурным центром Поволжья. Между прочим, первая в России провинциальная гимназия открылась именно в Казани. Это случилось в 1758 году, а в 1791-м в городе появился постоянный городской театр. Казанский университет, открывшийся в 1804 году, стал третьим в России, подарив городу высокий рейтинг в ученых кругах. Успешно развивалась и городская инфраструктура. К моменту приезда Петра Кащенко в 1884 году в Казани уже имелись газовое освещение, телефон, телеграф и общественный транспорт, представленный конкой. Всего через десятилетие с небольшим уличные газовые рожки заменят на электрические фонари и по казанским улицам поедут настоящие трамваи.
Однако их появление, а также другие этапы благоустройства этого замечательного города прошли мимо нашего героя, так как в Казани он провел меньше года, причем совершенно не пытаясь укорениться и принципиально оставив семью в Ставрополе. Тем не менее у ряда биографов существует «идеологически правильная» версия, что этот небольшой период времени ознаменовался интересным знакомством с Алексеем Пешковым, гораздо более известным по своему литературному псевдониму «Максим Горький». Соблазн представить себе, как это происходило, довольно велик, ведь в то время будущему писателю было только семнадцать лет, он приехал в Казань на заработки и торговал булочками возле университета. Там с ним и разговорились Кащенко и Викторов. Они узнали, что юноша тоже мечтает учиться в университете, но путь туда ему закрыт из-за низкого происхождения. Алеша Пешков со своей корзинкой часто проходил в университетское здание, затесавшись в толпе студентов. В аудиторию его не пускали, он садился под дверью и слушал лекторов через замочную скважину, что очень возмущало нашего героя, всегда боровшегося за справедливость.
Конечно, категорично утверждать, что дела обстояли именно так, без прямых документальных свидетельств, невозможно. Но романтичность этой версии делает ее больше похожей на миф, созданный советскими биографами с целью прописать более выпукло революционный облик выдающегося психиатра. Как бы там ни было, с Горьким Кащенко общался совершенно точно, тому есть исторические подтверждения. Вот только произошло это значительно позже, во время работы Петра Петровича в Нижнем Новгороде.
Итак, Казань и университет этого замечательного города интересовали нашего героя только как возможность получить, наконец, вожделенный диплом врача. А в итоге именно там он нашел себя, выбрав специализацию психиатра. Этого бы не случилось, останься он в Москве — ведь как уже говорилось, Московский университет не имел в то время кафедры психиатрии, да и сам Кащенко поначалу не особенно интересовался этой областью медицины. Почему же вдруг душевные недуги так увлекли его по приезде в Казань?
Долгое время было принято объяснять этот факт влиянием Владимира Михайловича Бехтерева, который работал в Казанском университете и имя которого сегодня носит Казанская республиканская клиническая психиатрическая больница. Действительно, врач такого масштаба и такой харизмы, как Бехтерев, мог бы вдохновить любого начинающего специалиста и даже изменить его жизненный путь за одну встречу. И совершенная правда то, что наш герой плодотворно общался со своим великим коллегой. Вот только произошло это спустя много лет после обучения, а в 1885 году они даже не познакомились, разминувшись на четыре месяца. Петр Петрович, окончив университет в июне, уже в июле вернулся в Ставрополь к любимой жене и сыну. А молодой профессор Бехтерев появился в Казани лишь в октябре, так что о его влиянии на выбор специализации нашего героя говорить не приходится. Миф же возник на обычной для всех мифов почве неглубокого восприятия и случайного соседства фактов: Казань связана с деятельностью Бехтерева, который является знаковой фигурой в области изучения деятельности мозга, а Кащенко выбрал свою специализацию именно там.
Но почему же на самом деле он сделал этот выбор именно в последний год обучения? Дело скорее всего в том, что психиатрия как наука оказалась в Казани на неожиданно высоком уровне, поэтому Кащенко и его друг Викторов увлеклись новым для них и весьма интересным делом. Казанская кафедра психиатрии была второй в России после Петербургской. Ее основал русский немец Август Устинович Фрезе, один из первых в России людей, попытавшийся сделать из многочисленной информации о душевных болезнях курс для обучения студентов. Сам он такого образования, разумеется, не получил, будучи выпускником Московского университета, зато ему досталось огромное количество бесценной практики.
Проработав год ординатором в Преображенской больнице под руководством известного русского психиатра Василия Федоровича Саблера, Фрезе открыл в Москве частную лечебницу для душевнобольных и в течение семи лет содержал ее. Параллельно он ездил в Германию, Голландию и Англию — осматривать и изучать аналогичные учреждения. По итогам своих наблюдений он защитил в 1857 году диссертацию под названием «De paralysi generali sive dementia paralytica» («О прогрессивном параличе или паралитическом безумии»). По времени это как раз совпало с началом крупных реформ в русской медицине. Следующая крупная научная работа Фрезе «Об устройстве домов умалишенных» была замечена правительством, и автора — уже официально — командировали в Европу для обмена опытом. По возвращении Август Устинович участвовал в разработке проекта сумасшедших домов нового типа и в итоге стал директором подобного заведения в Казани. Оставшуюся часть жизни он совмещал эту ответственную должность с заведованием кафедрой психиатрии, для которой создал первый русский учебник, называемый «Краткий курс психиатрии». Все свое немалое жалованье Фрезе тратил на благотворительность. К сожалению, Кащенко разминулся и с этим выдающимся человеком: тот скончался в феврале 1884 года.
Однако организованное Фрезе дело работало четко и, кроме того, у него имелся достойный преемник — Лев Федорович Рагозин. Он и стал гуру психиатрии для нашего героя и его друга Петра Викторова. Возможно, молодых людей зацепили его лекции, связанные с судебной медициной. Известно, что их первое знакомство с психиатрией произошло не через практику. Хотя с самим Рагозиным они, скорее всего, познакомились гораздо раньше, ведь Лев Федорович не только учился в Московском университете, но и активно занимался революционной деятельностью, в частности, некоторое время исполнял обязанности кассира в знаменитом обществе «Земля и воля». Правда, к моменту приезда Кащенко в Казань Рагозин уже настолько отошел от революционеров, что в дальнейшем даже вызвало неудовольствие у советских историков, назвавших его «реакционером и противником общественной самодеятельности».
Увлекшись теоретической психиатрией, молодые люди стали помогать своему шефу в лечебнице и участвовать в обходе больных. Профессор, заметив их интерес, позволил им находиться в психбольнице вне графика студенческой практики и охотно привлекал их к самым разным обязанностям. Они успели побывать и сиделками, и помощниками надзирателей. Если поразмыслить, то из всех врачебных наук именно психиатрия (изначально — учение о душе) лучше всего подходила к артистическому темпераменту нашего героя и к его желанию воздействовать на людей. Ведь именно в этой медицинской специализации врач может успокоить пациента или даже помочь ему силой внушения.
Итак, Кащенко и Викторов старательно изучали теорию и практику психических заболеваний. А параллельно — саму организацию психиатрической помощи, выстроенную Фрезе, а также изменения, претворяемые в жизнь их профессором. О. В. Лиманкин и А. Г. Чудиновских пишут, что «Рагозин был последовательным сторонником государственной системы организации психиатрической помощи и считал, что забота о лечении и призрении душевнобольных должна полностью быть задачей государственной. Он настаивал на строительстве крупных окружных психиатрических больниц, полагая, что земства не в состоянии организовать полноценную психиатрическую помощь, так как не располагали для этого достаточными средствами и не могли договориться между собой о содержании единой системы помощи».
В Казани в тот момент существовало два психиатрических заведения, относящихся к совершенно разным типам. Первое был открыто в 1817 году и принадлежало Приказу общественного призрения. Этот «желтый дом» представлял собой не медицинское учреждение, а приют для сумасшедших. Если его обитатели, находясь там, страдали другими, не психиатрическими болезнями, они практически не получали медицинской помощи. Лиманкин и Чудиновских пишут, что «положение больных было тяжелым, они умирали от чахотки, цинги, кровавого поноса».
Второе заведение, основанное Фрезе в 1869 году и называющееся «Казанская окружная лечебница во имя Божией Матери всех скорбящих», как раз являлось медицинским учреждением. Туда направляли больных с начальными и острыми формами заболеваний, также там исследовались сомнительные случаи помешательства и проводились практические занятия для студентов. К моменту приезда в Казань Кащенко и Викторова правительство пыталось отделаться от содержания этой лечебницы, мотивируя это слишком большими затратами. Рагозин же, наоборот, добивался расширения финансирования и открытия новых подобных лечебниц. Он считал, что психиатрическая помощь населению — полностью государственная задача, которую нельзя перекладывать на земства потому, что те, во-первых, не располагают достаточными средствами, а во-вторых, не могут договориться друг с другом, чтобы создать единую, хорошо работающую систему.
При этом далеко не все психиатры поддерживали это стремление к централизации. Многим врачам казалось, что полный перевод психиатрии в руки государства повысит бюрократизм и формализм, что плохо скажется на конкретных пациентах. А земства относились к рагозинской инициативе еще более негативно по сугубо материальной причине. Они опасались, что под новые окружные больницы правительство заберет земли, уже предназначенные для строительства земских психиатрических больниц. Но Лев Федорович обладал достаточно сильным характером, чтобы отстаивать свою позицию. Тем более что ему удалось высоко продвинуться по служебной лестнице — от директора Казанской окружной лечебницы до руководителя Медицинского департамента.