— Ведь Сын Солнца тоже не спит, — отозвалась она таким мелодичным голосом, что юному фараону он показался отдаленной музыкой.

— В пустыне я привык засыпать поздно.

— А мне надо дождаться восхода солнца, чтобы предсказать тебе судьбу — либо плохую, либо хорошую.

— Ох, я и позабыл, — улыбнувшись, сказал юноша. — Статуя Мемнона зазвучала, когда я спросил ее, цветок Осириса распустился, когда я его полил. А каково будет твое пророчество? Хорошее или плохое?

— Это скажет первый луч солнца, — ответила Нефер. — Он должен вдохновить меня.

Миринри помолчал, потом снова заговорил:

— О! Ты еще должна сказать нам, кто ты и почему поклонники Бастет хотели выжечь тебе глаза. В какую скверную историю тебя вовлекли?

Колдунья не ответила, только посмотрела на него с тревогой, и это не укрылось от юного фараона.

— И мы пока не знаем, — сказал Миринри, — друг ты или враг.

— Это я-то враг? — воскликнула Нефер, и в голосе ее прозвучала боль. — Враг тебе, мой господин? Тебе, кто вырвал меня из рук этих пьяниц?

Она встала и посмотрела сначала на звезды, потом на спокойные воды Нила, тихо журчащие среди корней и стеблей розовых и белых лотосов, и, трагическим жестом подняв руку и указав на юг, начала:

— Я родилась там, в черной Нубии, откуда реки несут свои воды в великий Нил. Мой отец не принадлежал к божественному роду, как ты, мой господин, но был вождем, а мать — жрицей храма Кинтара. Детство мое теряется в туманах священной реки. Смутно помню просторные дворцы, сияющие золотом, огромные храмы и такие высокие обелиски, что, когда бушевал ураган, они, казалось, доставали до самых туч. Помню черных, словно изваянных из эбенового дерева, воинов, вооруженных каменными топорами и луками. Они слушались моего отца, как рабы. Мне кажется, тогда я была счастлива. Ребенком я плавала в огромной реке и каталась по ней на позолоченной лодке, а рядом со мной какие-то женщины играли на музыкальных инструментах, уж не помню на каких, и прислуживали мне, опустившись на колени. Но настал печальный день, и все исчезло: народ, отец, воины, величие, власть… По моей стране, как опустошительный смерч, прокатилась лавина армии Нижнего Египта, разметав все на своем пути. Нубию захватили египтяне из дельты, люди узурпатора Пепи.

— Узурпатора! — воскликнул Миринри. — А что тебе об этом известно?

— Да весь Нижний и Верхний Египет только и говорит что об этом человеке. И ходят слухи, что сына Тети выкрали друзья и он жив.

— Ах! — вырвалось у юного фараона. — Продолжай, Нефер.

— Мой отец был убит ударом по голове, когда отчаянно защищал свою территорию от врагов, вдесятеро превосходивших его войско численностью. Его тело бросили на съедение нильским крокодилам. Наш народ разогнали, все поселения сожгли, а женщин и детей угнали в Мемфис в рабство.

— И тебя тоже?

— Да, мой господин. Мама, не выдержав непосильного труда и жестокого обращения хозяина, вскоре угасла, и тогда я убежала, сев на барку, что плыла вверх по Нилу, и начала пробавляться предсказаниями и игрой на арфе по праздникам.

— Но это не объясняет, по какой причине тебе хотели выжечь глаза, — сказал Унис, который тихо подошел к ним и слышал последние слова девушки.

— Они хотели обойтись со мной так же, как обошлись с первым человеком, которого я любила, — сказала Нефер.