— Не знаю, — ответила юная герцогиня, — но что-то должно произойти.
Колонны расступились прямо напротив бастиона Сан-Марко, и осажденные увидели великого визиря Мустафу, в вороненых стальных доспехах, в большом тюрбане с султаном, который сверкал, словно усыпанный бриллиантами.
Он сидел на белом арабском скакуне с длиной гривой, в неслыханно роскошной сбруе. На голове у коня красовался огромный султан из страусовых перьев, широкие поводья, какими и в наше время пользуются марокканцы и берберы, были украшены резным узором с позолотой, кармазинный бархатный чепрак с золотыми кистями доходил до самой холки, а на пистолетных кобурах, обшитых голубым бархатом, красовались серебряные полумесяцы.
За Мустафой ехал араб с длинной трубой и зеленым шелковым флагом, а за ним, на белой кобылке, девушка, укрытая белоснежным покрывалом с золотыми звездами, которое закрывало ей лицо. За девушкой следовали паша и капитаны в сверкающих серебром кирасах, а за ними — роскошно одетые всадники в гигантских тюрбанах, с копьями, на верхушках которых красовался полумесяц, а под ним — конский хвост.
Великий визирь ехал шагом, сдерживая одной рукой своего скакуна, а другой гордо упираясь в бок. Он приблизился к бастиону Сан-Марко метров на триста, пристально оглядел христианских командиров, стоявших на эскарпе, потом выхватил саблю, повернулся к своим воинам и крикнул громовым голосом:
— Глядите, как ваш визирь порвет свои цепи!
Он вдруг поднял коня на дыбы, одним прыжком поравнявшись с белой кобылой, встал на коротких широких стременах и резким ударом рубанул девушку по шее, заставив голову отлететь на несколько метров. Голова, несомненно, принадлежала красавице.
Обезглавленное тело еще несколько мгновений оставалось в седле, орошая кровью белое покрывало, а затем сползло на землю, исторгнув у христиан вопль ужаса.
Великий визирь вытер саблю о чепрак своего коня, хладнокровно вложил ее в ножны и погрозил Фамагусте сжатым кулаком. Над равниной разнесся его громовой голос:
— А теперь, гяуры, вы заплатите за кровь, которую я пролил! Увидимся этой ночью!
5
Штурм Фамагусты
Угроза великого визиря произвела на христианских командиров глубокое впечатление. Им была известна храбрость и необычайная стойкость этого полководца, которому до сих пор всегда доставалась улыбка победы, несмотря на исключительную доблесть венецианцев.
Командиры христиан понимали, что нынче ночью им предстоит выдержать неистовый штурм, не идущий ни в какое сравнение с тем, что было раньше, и сознавали свою слабость после того, как мины сильно разрушили стены города и бастионы. А потому, посоветовавшись с губернатором, быстро заняли диспозицию, необходимую, чтобы отразить огромную опасность, которая угрожала городу.
Сторожевые посты были удвоены, особенно на башнях, защищающих глубокие рвы, хотя рвы уже настолько были засыпаны обломками, что вряд ли могли служить заслоном. А кулеврины расставили по наиболее высоким точкам, чтобы расстреливать неприятеля картечью.
Жителей города предупредили о готовящемся штурме, и они знали, что, если туркам удастся прорваться за стены, турецкие сабли никого не минуют. И все-таки, несмотря ни на что, ослабленные голодом люди с готовностью пришли укреплять наиболее пострадавшие от мин бастионы обломками собственных домов, тоже разрушенных почти до основания.
Все были охвачены сильной тревогой, ибо инстинктивно чувствовали, что конец Фамагусты близок и предстоит ужасная битва на уничтожение.
Турецкое войско в двадцать раз превосходило осажденных численностью и было уверено в своей несокрушимой силе и непобедимой мощи артиллерии. Турки устали от долгой изматывающей осады и собирались предпринять одну из мощнейших атак, которой ничто не могло противостоять: ни твердость сердец, не знающих страха, ни отчаянная храбрость, ни несокрушимая вера.
Весь день осаждавшие вели себя спокойно, ограничиваясь единичными выстрелами из кулеврин: скорее, для пристрелки, чем с целью разрушить оборонительные сооружения осажденных. Но в самом турецком лагере наблюдалось необычное оживление.
Группы всадников курсировали от шатра великого визиря и паши к дальним флангам войска, развозя приказы; артиллерию подводили ближе к траншеям; по всей равнине по-пластунски, как змеи, расползались минеры, стараясь не попасть под залпы картечи.