Кёнигсберг: «Подходящее место для расширения, знания о мире»?

Юность Канта характеризовалась разительным контрастом между любящим домом, где его поощряли и принимали, и суровой и мрачной школьной жизнью, где природные задатки по большей части подавлялись. Хотя и семья, и школа были религиозными, и более того – пиетистскими, контраст между ними был на редкость разителен. Канту повезло больше, чем некоторым его друзьям. Ему не нужно было жить во Фридерициануме, он мог сбегать по вечерам домой; и поскольку ему приходилось ежедневно преодолевать долгий путь по улицам Кёнигсберга, он узнал жизнь еще с одной стороны.

Кёнигсберг часто описывают как пустынный и изолированный «захолустный городок» Германии XVIII века или «пограничный город» Пруссии. И то и другое неверно. Кёнигсберг носил в каком-то смысле «островной» характер, будучи расположен в северо-восточном углу Пруссии возле русской границы, и ближе к Польше, чем к Западной Пруссии. И все же это был очень важный город. Основанный в 1255 году тевтонскими рыцарями, он присоединился к Ганзейскому союзу в 134° году и был столицей всей Пруссии до 1701 года. Когда родился Кант, Кёнигсберг был столицей только Восточной Пруссии, но все еще одним из трех или четырех самых важных городов королевства[186]. Там оставалось значительное число правительственных учреждений, а также большой контингент военных. Расположенный в заливе Балтийского моря, он был важной торговой точкой, связывающей всю Восточную Европу с другими морскими портами Германии и Европы. В Кёнигсберге велись дела главным образом с Польшей, Литвой, Англией, Данией, Швецией и Россией. Основными товарами из Восточной Европы были зерно, конопля, лен, поташ, дерево, деготь, воск, кожа и шкуры, а с Запада— соль, рыба, сукно, цинк, свинец, медь, специи и южные фрукты[187]. Оживленный портовый город, Кёнигсберг можно сравнить с Гамбургом и другими ганзейскими городами. Его главным соперником был Данциг.

Кёнигсберг рос на протяжении всего XVIII века. В 1706 году там проживало около 40000 жителей, в 1770 – около 50 000, а в 1786 – почти 56 000[188]. Он также оставался одним из главных урбанистических центров королевства[189]. Кёнигсберг был более прусским городом, чем большинство остальных городов Пруссии. Прусское государство все еще было слабым. В самом деле, большинство его жителей считали себя не «пруссаками», а скорее «берлинцами», «вестфальцами» или гражданами Клеве или Миндена. Кёнигсберг был исключением. Собственно говоря, единственными, кто заслуживал имя «пруссаков», были жители Кёнигсберга и окрестностей. Поскольку прусский король жил в Берлине, Кёнигсберг был теснее связан с Берлином, чем большинство других городов.

Длань короля простиралась далеко. Как можно увидеть по спору между пиетистами и ортодоксальными священниками, у Кёнигсберга были тесные связи и с Галле, и с Берлином. Более того, там находились некоторые важные учреждения Пруссии, и правительственные чиновники имели немалое влияние в городе. Фридрих Вильгельм I был набожным, но суровым монархом. Никто, кроме его армейских офицеров, не был застрахован от его палки. Он жестоко наказывал тех, кто, как он считал, плохо выполнял свой долг. Хотя Кёнигсберг был слишком далеко, чтобы действовать лично, декреты, указы и законы исполнялись здесь почти немедленно. Фридрих Вильгельм I разработал очень подробные правила почти для всего, от воспитания учеников и экзаменов в университетах до «обучения садовников, мельников, фонарщиков» и проповедников. Штрафы, которые он ввел, были иногда чрезмерными, иногда просто странными. Пастор, проповедовавший более часа, должен был заплатить два талера штрафа; любого, кто экспортировал сырую шерсть за границу, могли приговорить к виселице (потому что Пруссии был выгоден экспорт только обработанной шерсти). В 1731 году в Кёнигсберге повесили чиновника, взявшего небольшую сумму из бюджетных денег, хотя финансовое управление подало прошение о помиловании. Виселицу поставили прямо перед дворцом, дабы все чиновники могли ее видеть. Тело чиновника провисело там весь день, после чего его сняли и бросили за городские ворота на растерзание воронам[190]. Еще одного чиновника сурово наказали за то, что он отказался переехать в другой город по приказу короля. Воинская повинность представляла собой постоянную угрозу молодым людям – особенно тем, кто был высокого роста.

Поскольку солдаты в Пруссии XVIII века жили в не бараках, а были расквартированы в жилых кварталах в различных частях города, они привлекали внимание и были источником постоянного раздражения. Новые рекруты требовались постоянно, и горожан иногда заставляли идти на армейскую службу. Порой рекрутеры вторгались в приходы во время воскресной службы и силой уводили самых высоких и сильных мужчин[191]. Студенты университетов были от службы освобождены, но и они не чувствовали себя в безопасности.

Большинство граждан Кёнигсберга ненавидели воинскую службу. Армейская дисциплина была суровой. Солдат жестоко избивали палками за малейшее нарушение правил и порядка. Прогнать через строй тридцать раз считалось нормальным наказанием для тех, кто перечил начальству «словами или рассуждениями»[193]. Если же перечащий доставал оружие, это означало для него расстрел. За пьянство, если оно совершалось не на посту, не наказывали. Сам Кант, который не был сильным или высоким, не боялся вербовщиков, и все же у него, должно быть, было немало неприятного опыта взаимодействия с военными[194]. Кант был о них невысокого мнения, и похоже, что истоки этой нелюбви к военным лежат еще в его юности.

Атмосфера, царившая в городе, когда Кант был ребенком, едва ли была либеральной или просвещенной. Правительство было деспотичным и удушающим, больше феодальным, чем современным. Фридрих Вильгельм I мог иметь самые благие намерения в том, что касалось благополучия его подданных, но воплощение их в жизнь оставляло желать лучшего.

Впрочем, город был не только прусским гарнизоном, но и международным торговым портом и столицей Пруссии. Там все еще размещались некоторые важные учреждения прусского государства. Это был город торговцев и бюрократов, богатых и бедных. Сам Кант считал:

Вопреки мнению многих комментаторов, Кёнигсберг не был захолустьем.

Эмануил вырос не в самом городе, но в непосредственной близости, в Переднем Форштадте. В административном плане этот район принадлежал к части города, которая называлась Кнайпхоф. Это был жилой район и в то же время оживленный коммерческий центр, где находились склады зерна и других товаров, а также множество пивных и гостиниц. Заттлерштрассе, где Кант жил после 1733 года, полностью оправдывала свое название. Это была улица, сплошь заполненная магазинами и мастерскими шорников и седельников, оживленное, шумное и довольно разношерстное местечко. Ее окружали болотистые луга, ограниченные ирригационными каналами. Как и следовало ожидать, родителям в таких обстоятельствах приходилось хорошенько присматривать за детьми.

Первые товарищи по играм Эмануила жили по соседству, и они вместе играли в окрестностях. Его друзья детства были по большей части потомками искусных и независимых ремесленников, живших в этом районе и образовывавших в Кёнигсберге относительно единую страту, но ни один из товарищей по играм не стал другом, которого бы Кант вспоминал в старости. Он почти ничего не говорит о своих первых детских играх, но в одной из историй рассказывает, как удержал равновесие и не упал в воду, балансируя на плывущем бревне. Можно утверждать, что он играл во все игры, типичные для кёнигсбергских детей. Поскольку вода была повсюду, играли и на воде, и у воды, а зимой катались на коньках.

Та часть города, где вырос Кант, во многом была опасным местом для жизни. В округе часто свирепствовали пожары, наводнения и ураганы[196]. Кёнигсберг, а особенно Передний Форштадт, пострадал от множества пожаров при жизни Канта. Дом, в котором родился Кант, сгорел в 1769 году во время пожара, «уничтожившего в Переднем Форштадте 76 домов и 134 склада»[197]. Пожар вспыхнул в начале марта; десять недель спустя еще появлялись новые очаги[198]. И все же сам по себе Кёнигсберг был, по общему мнению, красив и выглядел как типичный средневековый немецкий город. Из-за множества мостов его называли «Северной Венецией». Леонард Эйлер (1707–1783) прославил главные мосты города своей задачей под названием «мосты Кёнигсберга»[199].

Можно назвать Кёнигсберг XVIII века «мультикультурным», по крайней мере в том смысле, что в нем проживало множество людей из самых разных мест. Кроме большого контингента литовцев и других жителей Балтийского региона, там жили меннониты, приехавшие в Кёнигсберг из Голландии в XVI веке, и гугеноты, нашедшие убежище в Кёнигсберге. Они продолжали говорить между собой по-французски, ходили в свою церковь, у них были свои институции и свои способы ведения дел. Было много поляков, сколько-то русских, много приезжих из стран, окружавших Балтийское море; в городе существовало и значительное еврейское сообщество, а также жило некоторое количество голландских и английских купцов. Эти группы по большей части придерживались собственных обычаев и традиций. И хотя они между собой, быть может, и не так много взаимодействовали, но тот факт, что они жили друг с другом бок о бок и им приходилось общаться хотя бы по делам, нельзя считать незначительным.

Таким образом, Канту не нужно было далеко путешествовать, чтобы познакомиться с обычаями разных культур. Он вырос в среде, где мог познакомиться с образом жизни и других людей, а не только немецких ремесленников XVIII века. Кёнигсберг, несмотря на относительную изоляцию, был в некотором роде космополитичным городом. Во многом он был гораздо менее провинциален, чем такие города, как Гёттинген или Марбург. Кроме того, он был значительно крупнее большинства университетских городов Германии того времени.