Школьные годы (1732–1740): «В рабстве у фанатиков»

Если при воспоминаниях о воспитании, полученном в доме родителей, Канта «охватывало чувство огромной благодарности», то школьные годы во Фридерициануме он вспоминал с ужасом. Гиппель, который позже станет одним из самых близких друзей Канта, писал:

Похожие чувства испытывал Давид Рункен (1723–1798), один из школьных друзей Канта. Он начал письмо к Канту, датированное 10 марта 1771 года, так: «Тридцать лет прошло с того времени, когда мы оба стонали от той мрачной и все же полезной и не вызывающей возражений дисциплины фанатиков»[142].

Кант не был столь милосерден, как Рункен, – он остался невысокого мнения о нравственном воспитании, полученном в «приюте пиетистов». В «Лекциях о педагогике» он посчитал необходимым указать, что «многие люди думают, что их юношеские годы были самыми лучшими и приятными в жизни. Но это наверняка не так. Это самые тяжелые годы, потому что тогда приходится постоянно подчиняться дисциплине, редко можно найти настоящего друга и еще реже пользоваться свободой»[143]. Так можно довольно сдержанно обобщить его взгляд на юность. Он считал, что дисциплина там приняла вид особенно жесткой формы рабства, которое было не только не особенно полезным, но и откровенно вредным. «В школе существует принуждение, механистичность и короткий поводок. Это зачастую лишает людей всякой смелости думать самостоятельно и портит гений»[144]. По сути, более поздний энтузиазм Канта по поводу образовательной реформы и особенно его беспрецедентные усилия по поддержке «Филантропина» в Дессау под руководством Базедова показывают, насколько плохого мнения он придерживался о том образовании, которое дети получали во Фридерициануме.

Какое же образование получил Эмануил? Сначала он пошел в пригороде в так называемую Hospitalschule. Эта школа была связана с приютом святого Георгия. Там работал один учитель, обычно не приписанный к приходу священник, чьи обязанности заключались вдобавок еще и в том, чтобы еженедельно посещать городскую тюрьму. Учителем Канта был Людвиг Бём, кандидат богословия, который занимал эту должность необычайно долго[145]. Кант научился у Бёма основам «чтения, письма и арифметики» вместе с соседскими детьми, но ходил в эту школу недолго. Летом 1732 года, в восемь лет, он пошел в Collegium Fridericianum. История, по всей видимости правдивая, гласит, что Шульц был тем, кто первым заметил, что Кант подает большие надежды, и уговорил родителей отправить сына во Фридерицианум для подготовки к дальнейшему обучению богословию. Хотя Шульц тогда еще не был директором школы, он был уже с ней тесно связан. Более того, он всегда стремился набирать способных учеников. Таким образом, если он заметил одаренность Канта, то вполне мог пожелать направить его в правильное русло – на путь священника на службе у церкви, – и как можно скорее[146].

Фридерицианум был, как мы уже увидели, пиетистским образовательным учреждением. Он был задуман вслед за Социальными учреждениями Франке (Franckeschen Anstalten) в Галле для двух целей. С одной стороны, нужно было спасти воспитанников от «духовной порчи», а соответственно «привить их сердцам истинное христианство, пока они юны». С другой стороны, нужно было улучшить «мирское благополучие» учеников, обучив их гуманитарным наукам[147]. В школе учились дети и знати, и простолюдинов. Фактически учеников готовили на высокие гражданские и церковные посты. Для простолюдина, такого как Эмануил, поступить сюда означало получить возможность социального роста.

Большинство учеников жили в самом учреждении, но некоторым позволяли жить с родителями. Кант относился к последним, хотя ему приходилось преодолевать немалый путь до школы и обратно[148]. Его дни были строго расписаны и наполнены почти исключительно учебой. Уроки начинались в семь утра и заканчивались в четыре часа пополудни, с перерывом на обед с одиннадцати до часа. Занятия шли шесть дней в неделю с понедельника по субботу. Каникул было очень мало: всего несколько дней на Пасху, в Троицу и на Рождество, и один день после ежегодного государственного экзамена[149]. Так что Эмануил уходил из дома почти на весь день шесть дней в неделю, а домашняя работа отнимала почти все оставшееся время, когда он возвращался домой. Даже по воскресеньям у него не оставалось свободного времени, потому что надо было ходить в церковь, а после – на уроки катехизиса. Этот тщательно контролируемый режим длился вплоть до поступления Канта в 17 лет в Кёнигсбергский университет.

Уроки проходили иначе, чем в большинстве других учреждений того времени: учеников направляли в разные классы только в соответствии с их знаниями и способностями. Так что кто-то мог ходить в первый класс по латыни, но быть во втором по религии и в третьем – по древнееврейскому. Завести друзей из-за такого распределения было нелегко.

Каждую дисциплину преподавали в специально отведен – ной для нее классной комнате, урок начинался и заканчивался по звону колокольчика. В начале урока учитель читал «вдохновляющую, но короткую молитву», чтобы работа была «более богоугодной и более благословенной, но чтобы не терять времени, отпущенного на обучение». Перед обедом и в конце дня пели гимн. «Главной целью» всех предметов, пусть это и не всегда говорилось явно, было привести учеников «к Богу и славе его». Учителей призывали относиться к преподаванию как проходящему под надзором «вездесущего Бога»[150].

Предметы менялись каждый час. С семи до восьми утра проходили пять классов богословия; с восьми до десяти – шесть классов латыни; с десяти до одиннадцати три старших класса учились греческому, а остальные – снова латыни (упражнения по спряжению). С одиннадцати до полудня ученики обедали в оборудованных для этого комнатах, а учителя читали им «что-нибудь полезное». Дальше следовал час игры во дворе под присмотром учителей. С часа до двух ученики расходились по разным урокам: кто-то учился логике, остальные – истории философии, географии, церковной истории или каллиграфии. С двух до трех преподавались древнееврейский и математика. По средам и субботам ученики по желанию могли также пойти на математику (mathesis) или пение в первые два часа пополудни.

В первый год религиозного образования ученики должны были выучить наизусть Малый катехизис Лютера[151]. Им также в подобающей форме рассказывали некоторые библейские истории. Второй год был посвящен повторению Малого катехизиса в сопровождении частей из Большого катехизиса Лютера и дальнейшему чтению библейских историй. Программа третьего года описывалась так: «повтор всего предыдущего и местами добавление всего, что необходимо». Религиозное образование четвертого года было основано на Ordnung des Heils in Tabellen («Порядке спасения в форме таблиц») Кристофа Штарке (1684–1744)[152]. Вдобавок два часа в неделю были посвящены введению в Новый Завет[153]. В последнем, пятом классе Новый Завет преподавали «более подробно». Два часа в неделю посвящались введению в Ветхий Завет. Учителя должны были показать, «что все может быть предметом молитвы и применяться к христианской жизни и принципам»[154]. Последние два года были нацелены в особенности на то, чтобы подготовить ученика к дальнейшему изучению богословия в университете. Школьные учителя хорошо справлялись с этой задачей, поскольку большинство из них были студентами-теологами старших курсов Кёнигсбергского университета.

Эмануилу богословие давалось не слишком легко – по крайней мере, создается такое впечатление. В Пасху 1735 года, в начале третьего года в школе, он ходил в третий класс по латыни и по греческому и только во второй по арифметике и религии[155]. И все же, хотел он того или нет, он прошел серьезную подготовку по богословию, прежде чем покинуть школу. Поскольку у него была невероятно хорошая память вплоть до последних лет жизни, можно предположить, что он никогда не забывал доктрин, которые вбили в него в самом ее начале.

Другие уроки тоже велись в интересах религиозного образования. Это справедливо в особенности для древнееврейского и греческого. Что касается древнееврейского, которому учили в трех классах, то от учеников ожидали, что они прочитают Пятикнижие Моисея, а также исторические книги и псалмы Давида. Четвертый и пятый год греческого были посвящены не только повторению грамматики, но и чтению Нового Завета. Только после прочтения целиком всего Нового Завета на греческом учеников знакомили с классическими греческими авторами. При этом они учились по «Хрестоматии» Иоганна Матиаса Геснера (1691–1761), впервые вышедшей в 1731 году. В ней содержались выдержки из Аристотеля, Секста Эмпирика, Геродота, Фукидида, Ксенофонта, Теофраста, Плутарха, Лукиана и Геродиана. Ученики также читали кое-что из Гомера, Пиндара и Гесиода. Хотя они таким образом и получали некоторое представление о классической античности, главный упор ставился все-таки на богословие.

Основой обучения во Фридерициануме была латынь[156]. Ученики не просто проводили большую часть времени, изучая латинский язык, это была самая важная дисциплина. Всего было шесть классов латыни, занимавших до 18 часов в неделю на начальных годах обучения и до шести на последних. На большинстве из этих уроков внимание уделялось словарному запасу, спряжению, склонению и правилам грамматики. К третьему году от учеников ждали, что они будут читать Корнелия Непота, на четвертом году всего Непота повторяли и читали что-то из Цицерона и поэзии. На пятом году читали Цезаря и снова Цицерона, на шестом – Цицерона (De officiis, среди прочих работ), Мюре, Курция и Плиния. Большое внимание уделялось устной речи и навыкам письма на латыни. Поэтому в двух старших классах ученикам разрешалось говорить друг с другом и с учителями только на латыни.