В 1962 году Кен Рассел (тогда молодой малоизвестный режиссер) в телефильме BBC «Поп захватывает мольберты» («Pop Goes the Easel») познакомил британскую публику с термином «поп-арт» и стоящей за ним концепцией. Боути и еще трое художников из Королевского колледжа искусств – Дерек Бошьер, Питер Филлипс и Питер Блейк – были представлены в фильме как по отдельности, так и группой, а ведущий Хью Велдон охарактеризовал их как художников, смакующих образы из «мира народных грез – мира кинозвезд, твиста, научной фантастики и поп-певцов».

В отличие от других героев фильма, Боути ничего не обсуждает и не рассказывает о своих работах (следствие типичного для того времени пренебрежительного отношения к художницам), но появляется в странных, фантасмагоричных эпизодах, в которых уже просматриваются контуры будущего киноабсурда Кена Рассела. Неизвестно, насколько сама Боути потворствовала такой репрезентации себя и своего искусства, но этот случай не уникален. Она позировала обнаженной фотографу Льюису Морли (автору того самого скандального фото Кристин Килер), а также снималась в кино – в частности, сыграла одну из экранных подружек Майкла Кейна в «Элфи» (1966). Представление о месте, которое Боути занимала в Лондоне 1960-х годов, дает следующий факт: именно она встретила Боба Дилана в аэропорту во время его первого визита в Великобританию в 1962-м и поселила в своей квартире.

Карьера Боути вполне соответствовала определению, которое Ричард Гамильтон дал понятию «поп»: что-то «одноразовое (быстро забываемое)» (не в последнюю очередь из-за трагической ранней смерти художницы в 1966 году); тем не менее ее творчество вполне заслуживает того запоздалого признания, которое оно начинает получать только сейчас. В работах Боути среди огромного разнообразия образов поп-музыки были изображения Элвиса Пресли и The Beatles. На одной из картин под названием «5–4-3–2-1» (1963) она одновременно обращается к произведению американского художника Джаспера Джонса и к заставке передачи Манфреда Манна «На старт, внимание, марш!» («Ready, Steady, Go!») – музыкального телешоу, в котором художница часто зажигательно танцевала со своим тогдашним бойфрендом Дереком Бошьером, чьи картины стали прообразом для декораций шоу. Произведение Дэвида Хокни, еще одного выпускника Королевского колледжа искусств, «Ча-ча-ча ранним утром 24 марта 1961 года» демонстрирует, что британские поп-художники еще до битломании увлекались поп-музыкой, а кроме того, осознавали себя летописцами невероятной эпохи.

Хокни также использовал образы поп-музыки, чтобы выразить атмосферу толерантности к сексуальным меньшинствам (или, по крайней мере, помочь такую атмосферу создать): его картина «Мальчик-куколка» (1961) была отсылкой к певцу Клиффу Ричарду. «Я вырезал из газет и журналов его фотографии и расклеивал их по стенам маленькой спальни в Королевском колледже – отчасти потому, что другие клеили пин-ап-картинки с девочками», – объясняет художник. Действительно, Хокни вел себя как поп-звезда от мира искусства, осветлял волосы, «потому что быть блондином веселее», и в то же время не скрывал свое северное, рабочее происхождение.

Питер Блейк тоже часто использовал в работах образы поп-звезд, в том числе Элвиса и The Beatles, причем изображал их так, будто они уже вошли в историю. Его грандиозные, тщательно выполненные ассамбляжи (или их живописные имитации) – это иконы современных культов; часто они обильно украшены плоскими геометрическими формами, напоминающими подростковые каракули поверх пин-ап-картинки.

Произведения Блейка содержат не только семиотические аллюзии, но и настоящие знаки и символы: шевроны, полоски, стрелы, мишени, флаги – и одновременно играют с абстрактными понятиями. Использование патриотических и военных символов критики толковали как извращенно-ностальгический акт культурного неповиновения, попытку сбросить со счетов и свести на нет тягостное влияние, которое эти знаки всё еще оказывали на поколение художника.

Для Пита Таунсенда, беби-бумера из творческой семьи нижней страты среднего класса (его отец был джазовым музыкантом, мать занималась продажей антиквариата), эстетика Блейка была вполне естественной. Он был фанатом того, как Блейк изображал феномен фанатства, – так почему бы самому не позаимствовать то, что уже позаимствовали до него? «Британский флаг должен развеваться. Мы пустили его на пиджак, – объяснял Таунсенд. – У Кита Муна, нашего барабанщика, есть жакет с эмблемой военно-воздушных сил, у меня – пиджак, увешанный медалями». Теперь Таунсенд сделал ставку на то, что Джордж Мелли называл высоким попом (то есть создание произведений, которые используют эстетику популистских товаров массового потребления). Это было сознательное повышение традиционного статуса поп-музыки, которая до сих пор считалась частью низкого попа (пусть даже и утонченного, как в случае The Beatles) наравне с серийными продуктами для обывателей – то есть тем, что вдохновляло художников вроде Блейка и Боути.

«Целиться выше» Таунсенда призывал и новый менеджер группы – Кит Ламберт. Он был сыном выдающегося британского композитора и директора Королевского балета Константа Ламберта, и ему было что доказывать истеблишменту высокого музыкального искусства. Именно Ламберт придумал для The Who термин «поп-арт-музыка».

Намеренное возвеличивание низкого ремесла бит-музыки до статуса высокого искусства – это ровно то же, что намеревалась осуществить «Независимая группа» в сфере визуального искусства, а британские поп-артисты и американские «новые реалисты» (в скором времени тоже поп-арт-художники) осуществляли прямо сейчас, используя повседневные образы рекламы и комиксов. В довершение картины облик модов, который The Who только недавно примерили на себя, утрировался и тиражировался до тех пор, пока музыканты сами не превратились в детали живого попарт-коллажа, став в середине 1960-х образцом «высокого стиля» модов.

«Мы представляем поп-арт-моду, поп-арт-музыку и поп-арт-поведение», – заявлял Таунсенд. Следуя этому принципу (и при активном поощрении Кита Ламберта), он относился к группе так, будто это ассамбляж в стиле Блейка. В интервью газете Observer Таунсенд говорил: «Мы извлекаем новую ценность из не представляющих ценности вещей – гитар, микрофонов, затасканных мелодий. Мы берем объекты с одной функцией и наделяем другой. А элемент самоуничтожения – когда мы разбиваем инструменты на сцене – подчеркивает, что всё происходит здесь и сейчас».

Был ли знаменитый эпизод с разбиванием гитар намеренным подражанием Таунсенда Густаву Метцгеру, который еще в 1962 году прочел в Илингском арт-колледже лекцию по теории саморазрушающегося искусства, доподлинно не известно. Многие комментаторы считают, что заявление Таунсенда о творческом акте в духе авангардизма – это попытка задним числом придать спонтанному действию художественный смысл. И всё же музыкант настаивает, что его друг писатель Ричард Барнс уже давно подначивал его «использовать все самые дикие, самые претенциозные идеи, которые звучали у нас на лекциях». Среди этих лекций было и выступление британского джазового контрабасиста Малкольма Сесила. В письме журналу Tape Op, опубликованному в 2013 году, Таунсенд подтвердил, что его звуковые эксперименты с уничтожением гитар были «напрямую вдохновлены» этим опытом:

Малкольм прочел судьбоносную, воодушевляющую лекцию в Илингском арт-колледже, когда я учился там в 1962 году. Пока он говорил, он водил по струнам контрабаса пилой. Он заявил: «На контрабасе можно играть в любой технике, какая только придет вам в голову». Это побудило меня быть решительным и грубым со своими гитарами, исторгать из них звуки, которые иначе я бы упустил.

В мае 1965 года The Who выпустили второй сингл – «Anyway, Anyhow, Anywhere». Спустя несколько лет Таунсенд открыто признался журналу Rolling Stone: когда Кит Ламберт доказывал журналистам, что пластинка была «поп-арт-записью поп-арт-музыки» и содержала «выраженные с помощью музыки звуки войны и хаоса», журналист Ник Кон с уверенностью возразил, что это подход «импрессионизма, а не поп-арта». Таунсенд подорвался на мине собственной претенциозности. «Я повторял за Китом, – сознался он, – промямлил что-то про Питера Блейка и Лихтенштейна и покраснел».