Как видите, чрезвычайно высокая оценка степени организованности рабочего класса в эпоху Великой фр[анцузской] революции, которой даже у Жореса вы не найдете в такой ярко выраженной форме, как у Тарле. С другой стороны, если вы поставите вопрос о том, как оценивает Тарле политические выступления рабочего класса этой эпохи, вы увидите, что он подчеркивает, что политически рабочий класс самостоятельно не выступает. Почему? Он подчеркивает, что экономической высокой организованности рабочего класса соответствует отсутствие самостоятельных политических выступлений и это не случайное явление, а это есть волевое самоограничение пролетариата. И опять-таки то же самое, что в этой первой книге «Общественное движение»: «Не столько в недостатке понимания своего положения, сколько в недостатке. [цитата].на свою сторону».
Как видите, он подчеркивает, что с одной стороны есть высокая степень рабочего класса, способность к экономической борьбе, а с другой стороны есть сознательное самоограничение пролетариата. Как объясняет себе этот тезис Тарле, я к этому сейчас вернусь, но хочу тут же подчеркнуть, что Тарле этой эпохи, первых выпусков своей книги, очень высоко оценивает роль якобинизма. Он подчеркивает, что обычно говорят о том, что якобинцы громили, били, и т. д. Он подчеркивает, что «мои исследования, исследования в области рабочего класса не подтверждают этой общей отрицательной оценки якобинцев». Наоборот, он пишет, что «якобинизм этой эпохи с моей точки зрения должен оцениваться прежде всего по высокой степени интереса к рабочему вопросу. Рабочим на один краткий момент удалось захватить огромное влияние на деле, [цитата].как именно якобинцы [17]93—[17]94 года».
С одной стороны он дает высокую оценку сознательности пролетариата, с другой стороны в высокой степени положительную оценку якобинцев. Откуда она вытекает? Она вытекает из того, что Тарле эпохи первой революции 1905-[19]06 годов был по существу дела левым кадетом, стоял на лево-буржуазных позициях и в своей книге, которая несколько позже появилась «Падение абсолютизма в Западной Европе»[1158], он подчеркивал, какие задачи стоят перед русским рабочим классом, и он говорит, что русская буржуазия прими[ри]ться с царизмом никак не может, что примирение буржуазии с царизмом было бы равносильно самоубийству, и поэтому рабочий класс и не должен опасаться, что русская буржуазия может ему изменить, а наоборот должен целиком поддержать ее в политической борьбе. Вы видите, следовательно, что должен делать рабочий класс – он должен поддержать гегемонию русской буржуазии и довериться ее руководству, потому что буржуазия не может изменить ему. Где русский пролетариат может найти прецедент такого отношения? В Великой фр[анцузской] революции, где пролетариат был способен к организованности, к сознательности и где он политически себя самоограничил, признал гегемонию буржуазии.
Пострадал от этого пролетариат? Ничуть. Посмотрите на якобинизм. Тогда Тарле не прочь был представить себе, что русская буржуазия могла сыграть роль французских якобинцев. Посмотрите, в эпоху якобинской диктатуры положение рабочего класса резко улучшилось. Вот как вы видите, тезис, который Тарле, как русский буржуазный политик выставляет в защиту того, что пролетариат должен себя самоограничить, что пролетариат должен подчиниться руководству буржуазии. Он так это описывает: – когда буржуазия придет к власти, – этот тезис он подчеркивает на основе опыта Великой французской революции. И поэтому совершенно не случайно Тарле должен был подчеркнуть высокую сознательность пролетариата, потому что этой экономической организованности пролетариата соответствует политическое самоограничение пролетариата. Не какой-нибудь дикий невежественный пролетариат выступает. Нет, именно организованный, именно сознательный, понимающий необходимость равенства, этот пролетариат сознательно себя политически самоограничил. Вот вы видите первую работу Тарле, именно тот тезис, который он выдвинул, тезис о политическом самоограничении пролетариата, он исходил из определенной политической установки Тарле, находящегося под влиянием первой русской революции, Тарле эпохи этой, левый кадет. Но очень любопытно, если вы возьмете последующие работы Тарле, в частности второй том его работы «Рабочий класс эпохи Французской революции», то вы увидите, что там у него уже оценка совершенно иная. Я вам огласил оценку, где он пишет относительно того, что в эпоху якобинской диктатуры положение рабочего класса резко улучшилось.
Теперь посмотрите, как он этот тезис подчеркивает? Он подчеркивает, что этот вывод о том, что положение рабочего класса резко улучшилось, относится не только к мануфактуре, но относится ко всей промышленности. И он сформулировал еще в первом томе следующим образом:
«Правительственная власть в эпоху господства Монтаньяров, (читает). демократически».
А если вы возьмете работу второго тома Тарле, то вы увидите, как он формулирует рабочую политику Конвента. Там он говорит:
«Рабочая политика Конвента. [цитата].против рабочих».
И ни одного слова относительно того, что якобинцы искренне благосклонно относились к рабочим. В этом втором томе о якобинской политике вы о положении рабочих ничего не найдете. Если в первом томе Тарле боролся против оценки, что якобинцы разбивали вазы и т. д., что это не верно, что сейчас вы увидите, что оценка якобинизма дается уже очень резкая. Не хочу вам приводить целых выписок из самого Тарле, но во всех местах он подчеркивает, что политика якобинцев, политика робеспьерского топора была в высшей степени губительна для Французской революции. О положительной роли якобинцев в этой книге нет. Вы напрасно будете искать в этой книге тезис, который так прекрасно был сформулирован в предыдущей работе Тарле, относительно сознательности рабочих. Здесь он подчеркивает совершенно обратное, что рабочие оказались недостаточно подготовленными, что основы социально-экономической жизни рабочие считали вполне нормальными и предуказанными. И тот же Тарле, который раньше подчеркивал способность рабочих к организованности, теперь говорит, что рабочие хотели только хлеба, и что они пошли покорно за революцией, когда она давала им хлеб, пошли за Наполеоном, потому что он давал им хлеб. Рабочий класс получал дары революции, но сам он не был способен ни к какой самостоятельной деятельности. Вы видите, по вопросу о рабочей политике, по вопросу об оценке якобинизма, по вопросу о том, был ли пролетариат сознателен и в какой мере, по этому вопросу историк рабочего класса пришел к совершенно противоположным выводам на протяжении пяти лет. Почему? Потому что за этот период изменилась политическая ситуация, потому что в [19]12 году Тарле, как и вся русская буржуазная интеллигенция, уже не видела никакой нужды, чтобы иметь в качестве союзника рабочий класс, потому что сейчас доказывать пролетариату политическое самоограничение, необходимость гегемонии буржуазии было совершенно не нужно, потому что какие бы иллюзии о том, что русская буржуазия сама повторит этап якобинцев, эти иллюзии совершенно отпали. Но сейчас на якобинцев Тарле смотрит совершенно другими глазами. В 1905 году Тарле участвовал в демонстрации в Питере. Он даже получил шрам от казачьей сабли по голове, тогда ему казалось необходимым это самоограничение пролетариата. Но в [19]12 году вместе со всей буржуазной интеллигенцией он изменил свой взгляд, но оценка якобинизма, оценка рабочего класса стала совершенно другой. И как историк, как заботливый историк, который для своей собственной биографии оставляет следы в документах, Тарле оставил нам два тома одной и той же работы одного автора, которые по основным вопросам дают совершенно различные и совершенно не похожие оценки.
Я должен, товарищи, сказать, что к этому вопросу относительно Великой французской революции и роли якобинизма, Тарле вернулся еще в [19]17-[19]18 году, и вы определенно увидите, как в [19]17– [19]18 г. в зависимости от политической ситуации, как бы он себя не представлял как парящим над объективной действительностью историком, беспристрастным объективным историком, как он совершенно по-разному освещал опять таки одни и те же вопросы. Я уже сказал, – хотя и вас пощадил и не читал этого самого места из Тарле, – как он оценивал во втором томе своей работы, какие он давал резкие оценки якобинизму. Он говорил относительно того, что:
«Робеспьер казнил всех, кого только он мог подозревать, что в одном Париже гибло ежедневно, (читает). бессмысленно и т. д.».
В [19]17 году, как вам известно, после июльских дней, несколько раньше до них, после неудачного июльского выступления Керенского, по требованию Корнилова восстановили смертную казнь на фронте. И тогда Тарле, который сотрудничал очень энергично в газете «День», выступает опять в качестве историка, освещая опыт Великой французской революции. И что он говорит в статье «Двенадцатый час», которая была написана после июльских дней. Он пишет: «Наша революция гибнет. Что нужно сделать для ее спасения?» Как историк, он должен, прежде всего должен показать на исторической иллюстрации. И он указывает этот опыт Великой французской революции: «Робеспьер тоже будет, [цитата]».
Но Тарле предупреждает, что не нужно думать, будто бы террор действовал только против буржуазии и против аристократии. Сейчас же за смертью Марии Антуанетты покатилась голова башмачника. Он пишет, что:
«Казнили буржуазию, рабочих, крестьян. Суровешнейшая, беспощаднейшая судебная репрессия по отношению ко всем мародерам. (цитата). в крестьянском зипуне, и этим Великая французская революция себя спасла».
Но он пишет, что «честь и спасение исторической репутации нашего поколения зависит от того, насколько правительство Керенского сумеет использовать этот исторический пример, насколько оно окажется способным. (цитата). пример Великой французской революции».
Тот самый Тарле, который в [19]12 году извергал гром против применения террора, в [19]17 году говорит, что наше поколение должно следовать примеру Великой французской революции, иначе она погибнет. И тогда он в статье «О спасении армии», где он берет восстановление смертной казни на фронте, говорит: «Если мы хотим спасаться, то мы должны следовать опыту Великой французской революции – восстановите гильотину». Гильотина действовала, он предупредил как историк, что гильотина не только против аристократии и буржуазии, но и против демократических элементов, против рабочих, против крестьян. Последуйте этому примеру и тогда честь нашего положения будет спасена. Вы видите, как Тарле, опять таки в [19]17 году, – я вам говорил, что он оставил документы, которыми, конечно, занимаются, для того и существуют историки, чтобы изучить эти документы.
И вот мы сейчас можем на основании этой статьи показать, как Тарле в [19]17 году признал целиком опыт и уроки Робеспьеровской тактики, тактика Вел[икой] франц[узской] революции. Но история пошла не так, как этого хотел Тарле. В [19]18-ом году гильотина действительно заработала, если не гильотина, то во всяком случае террор, на первых порах чрезвычайно скромный, по отношению только «к людям во фраках», а не к «людям в «зипунах» и в рабочих куртках». Тогда Тарле, возвращаясь опять к проблеме террора, выпускает сборник, который называется «Трибунал Великой Французской революции»[1159] и там дает уже совершенно другую оценку роли террора, очень ясную. Вы помните, как он говорил в 1917 году, а в 1918 году – он пишет так, что «картина беспредельного произвола с одной стороны, (цитата). того же рода».
Уже не спасение революции, а преступные деяния темных, определенно преступных личностей. Вы видите, как на протяжении нескольких месяцев, когда политическое положение изменилось, когда смертная казнь вводилась не Корниловым и Керенским, а террор применяла Советская власть, сразу опыт террора, опыт Вел[икой] франц[узской] революции у нашего «объективного» историка получает абсолютно другую оценку. Почему? Я думаю, что на том большом материале, который я вам привел, как Тарле освещал роль рабочего класса или якобинцев, или террора, в 1907 году, в 1912, 1917, 1918 вы ясно видите, как историческая деятельность Тарле, на протяжении всей этой эпохи была отражением определенных политических взглядов и политических воззрений. Я думаю, что это не является ни в коей мере придиркой марксистов-историков, – а буржуазной школы. Нас упрекали, что у нас всякий мальчишка может выступать, а основные ученые русской школы не могут выступать. Я думаю, что на основании документов можно показать, как у Тарле взгляды по основным вопросам по теме, которой он занимался в течение 10 или 15 лет, коренным образом изменялись и исключительно в зависимости от политической обстановки, от политической ситуации. Поэтому к Тарле мы должны подходить в первую голову не как к историку, а в первую голову, как к буржуазному политику, который соответствующим образом излагает исторические факты в зависимости от политической обстановки.
Теперь я перейду к 2-ой части моей темы, к освещению деятельности Тарле после Октябрьской революции. В этот период основные работы, которыми Тарле занимается, это работы в области внешней политики. Тарле, как я уже сказал и вы сами знаете, выпустил курс «Европа в эпоху империализма»[1160]. В этом курсе Тарле выступает в качестве марксиста, и когда ему Мих[аил] Ник[олаевич] Покровский в статье в «Историке-марксисте» бросил целый ряд обвинений [1161], Тарле возмутился и заявил, что ни в коей мере его в каком бы то ни было пристрастии антантофильском нельзя обвинять, что он выступает, как самый настоящий объективный историк, который судит оба империализма в одинаковой мере[1162]. И он говорит, что – я понимаю в известной мере слабость людей, которые все время войны пробыли в стране какого-нибудь определенного союза, которым надоела шовинистическая пропаганда прессы одной стороны – Покровский прожил во Франции, поэтому хочет обвинить именно Францию, я это понимаю, но мы должны обвинять обе стороны. Но тут Покровский сразу возразил очень справедливо, что вы, собственно, тоже были в одной стране, вы прожили все время войны в России. Но Тарле в годы войны, как он действительно объективно понимал виновность обеих сторон? Тут нужно подчеркнуть, что все годы войны Тарле действует как шовинист, Тарле был национал-шовинистом, поддерживал царское правительство в империалистической войне на стороне Антанты. И эту свою точку зрения антантофильскую, в первую очередь французскую точку зрения Тарле проводил очень четко во всей своей исторической работе. И совершенно естественно, что это было тем политическим тезисом, который Тарле защищал в зависимости от обстановки от 1914 до 1928-[19]29 гг. На протяжении всей эпохи Тарле очень твердо занимал одну и ту же точку зрения, доказывал, что целиком и полностью всю ответственность за войну несет на себе Германия. Я не буду вам приводить цитат, относительно того, что Тарле писал в том же самом «Дне» в 1917 году. Я хочу отметить только одно место, что Тарле по всем вопросам о войне, о тактике подходил определенным образом. В 1917 году было сделано предложение со стороны папы о прекращении военных действий.
И Тарле писал тогда, что если этот ответ прозвучал неудовлетворительно, то вина за это лежит целиком и полностью на России, и даже более точно он подчеркивал, что «германская ставка может сейчас занимать совершенно другую позицию. [цитата]».