То обстоятельство, что Тарле маскировался под марксизм, все время позволяло ему выступать в качестве марксиста. С другой стороны это ему давало возможность сплачивать вокруг себя определенную школу и определенное направление. Очень трудно сказать, что из тех, кто объединялся вокруг Тарле, объединялся политически или научно, может быть, есть даже ничтожная группа, – а я думаю, что она очень ничтожная группа людей, которая действительно маскировалась, но во всяком случае именно в лице Тарле мы имеем наиболее опасного, наиболее крупного врага, с которым марксистской историографии, по крайней мере в области западной истории, пришлось бы иметь дело. Я думаю, что не только в области западной истории, потому что своеобразная особенность Тарле, – я думаю, что если по поводу Платонова и др. представителей русской истории можно сказать, что их тематика была тематикой очень определенной, это была тематика, которая не шла дальше XVII–XVIII века, если возьмете тех, которые работают у нас в РАНИОНе в последнее время, как Бахрушин и др., они своей тематикой не шли дальше XVIII века по большей части, во всяком случае не дальше первой половины XIX века, – между тем, как особенность Тарле заключалась в том, что он начал с таких тем, как история рабочего класса. Он первый из русских историков дал Европу эпохи империализма, что он первый из всех наших русских историков дал университетский курс «Европа эпохи империализма» и что доходило до того, что даже в Свердловске[1150] мы работали по книге Тарле. Вот почему Тарле в силу своей тематики, которая многих заставляла думать, что мы имеем дело с представителем передовой историографии, по своей маскировке, потому что если он изображал и выдавал себя в качестве марксиста, по всей этой совокупности обстоятельств Тарле являлся наиболее опасным из представителей старой буржуазной историографии, с другой стороны, наиболее живучим, поскольку он сплачивал вокруг себя молодежь и новое поколение и новую школу.
Я хочу вам попытаться только сказать, как в работах Тарле все время перекрещиваются и история, и политика, вернее, показать вам, как по сути дела на протяжении всей исторической деятельности Тарле, на протяжении всей его научной деятельности, она являлась служанкой в зависимости от политических взглядов, от политических тенденций, которые Тарле в тот момент защищал.
Оговорюсь, что эта работа несколько сложнее, потому что Тарле имел очень такую своеобразную политическую эволюцию. Говорят даже – я не могу ручаться за то, что это верно, – такой факт, что Тарле в конце [18]90-х годов привлекался по какому-то делу социал-демократической партии, и Землячка вспомнила недавно, что он просил ее взять грех на себя. Я не отвечаю за подлинность этого факта. Не подлежит никакому сомнению, что начал Тарле как человек очень близкий к социал-демократическому, во всяком случае, струвианскому пониманию марксизма. Как он кончил, – вы это знаете. Поэтому, с другой стороны, если вы посмотрите самые корни политической эволюции Тарле, вы увидите, что они чрезвычайно зигзагообразны, и мы сейчас будем прослеживать на примере исторической работы Тарле, вы увидите, как он делает в своей эволюции целый ряд зигзагов, и сообразно этим историческим зигзагам вы наметите целый ряд зигзагов политической деятельности.
Одно нужно сказать сразу, что во всей исторической деятельности Тарле, несмотря на всю маскировку, он являлся самым подлинным буржуазным историком. Даже тогда, когда Тарле выступал в качестве струвиста в первых своих работах, он собрал в том характеристику общественного движения в Европе XIX века[1151]. Это – первая большая работа Тарле. Во всех его этюдах, даже там, где он приветствует Струве и расшаркивается перед марксизмом, он проводит совершенно точные и определенно политические тенденции, именно он хочет подчеркнуть, что рабочее движение второй половины XIX века резко отличается по своему характеру от первой половины XIX века тем, что оно теряет свой революционный характер. И первые высказывания любопытны в том смысле, что он, как историк взявшей темы как будто чрезвычайно… там есть работа о Гамбет[т]е, о Парне[лл]е, там есть работа фактически об Интернационале и о Марксе, там есть работа о революции [18]48 года и т. д. Так что тематика была наиболее современная и резко отличалась от тематики других буржуазных историков. Он сразу проводил совершенно определенный тезис и центральный тезис в этой книге «Характеристика общественного движения в конце XIX века Европы». Я постараюсь не замучить вас цитатами, но вы должны привыкнуть к документам и к цитатам.
Так вот, как формулирует Тарле свой основной тезис?
«Вся история истекшего пятидесятилетия заключается в исчезновении революционных тенденций. [цитата].западно-европейского общества».
Этим тезисом, как вы видите, Тарле дебитирует, что революционные тенденции исчезают. Теперь, он объясняет, почему первая половина XIX в. характеризуется ярким развитием революционных тенденций, а вторая половина характеризуется их исчезновением. Это любопытно, потому что он там говорит, что:
«Бурный характер движения, [цитата].с того момента, когда союз буржуазии и рабочих распадался».
Значит, возможность революционного движения имеется только тогда, когда рабочий класс чувствует уверенность в возможной победе, а эту уверенность он получает только при наличии союза с буржуазией. А когда буржуазия перестает быть революционной, тогда и рабочий класс перестает быть революционным, потому что он понимает, что это уже не революция, а авантюра. И поэтому очень любопытно, как характеризует Тарле позицию буржуазии в [18]48 году. Он пишет, что:
«Большой ошибкой было бы думать, что буржуазия в [18]48 году во Франции. (цитата). не нужным».
Как видите, как будто бы общепризнанный тезис, что буржуазия в [18]48 году успокоила рабочее движение, – это можно найти у Тарквиля [sic, Токвиля], и Тарле излагает иначе: «Буржуазия бросила рабочих тогда, когда они ей не были нужны, когда буржуазия потеряла нужду в рабочих». И соответственно с этим идет параллельный процесс, рабочий класс перестает быть революционным. При этом Тарле, – он человек довольно смелый в смысле отдельных характеристик. Для примера я приведу такую вещь. В последней книге Тарле «Рабочий класс для машинного производства»[1152], – он пишет:
«Я опираюсь на документы, которые не использованы… [цитата]».
Он в одной из этих глав цитирует Байрона[1153]. Вы, вероятно, знаете, что Байрон в эпоху лудитизма выступал с речью. И вот он пишет (характерно, что никто не обратил внимания на замечание Байрона. Это писалось в [18]26-[18]27 г., и этот документ имеется в хрестоматии Фридлянда и Слуцкого)[1154]. Это очень смелый документ, который критиковал всю буржуазию. Следовательно, это пример того, всего того, что существует вокруг него и до него. Этот пример развязности вы увидите в этой книге.
Как он оценивает Гегеля, как он говорит о Марксе? Он говорит о Гегеле следующее: «Одна статья Гегеля, [цитата].вне Маркса». По Тарле получается, что логика противоречий не имеет решающей роли в системе Гегеля.
Просто ли это от развязности, от очень малого знакомства с системой Гегеля, я не знаю, но Тарле с полной развязностью делает такой вывод, что это не имеет значения для Гегеля, и Маркс случайно ухватился за одну сторону системы Гегеля. И тут же он определяет, что представляет собой система взглядов Маркса [18]60-х годов, что представляет собой Интернационал [18]60-х годов в противоречие с первой половиной XIX века, которая характеризовалась революционностью. «Было бы. [цитата].революционный характер». Он говорит, что «.мысль была в [18]60-х годах у этого человека (т. е. у Маркса). [цитата]».
Даже, как видите, против 2-ой империи, итальянского правительства ничего. «Экономическая, а не политическая борьба. [цитата]. жизнь Интернационала». Как будто подошел человек, один из первых, к истории Интернационала, изучает между прочим с целым рядом комплиментов по адресу Маркса, а с другой стороны говорит, что Интернационал ни капли, ни зерна революционности не содержал. Он хочет подстричь Маркса под эту гребенку. показать. что Маркс понял, что революция выпадает из арсенала средств рабочего класса. И вывод, общий вывод, который проходит красной нитью по всем этюдам Тарле в этой книге, таков, что: «Если рабочий класс в его. [цитата]».
В первой же своей работе Тарле, подходя к изучению опыта революционного общественного движения 19 века, сделал определенный вывод, который очень характерен для такой политической тенденции Тарле – доказать, что революционные тенденции умирают, что в Европе революционные тенденции уже не имеют места. Как вы видите, когда вы просмотрите эти статьи Тарле той эпохи на эту тему, то увидите ясно, что подходит к освещению этих проблем он под определенным политическим углом зрения. Взять первую работу, которая действительно создала славу, историческую репутацию Тарле, это работа о рабочем классе в эпоху Великой французской революции. Вы можете сказать, что эти работы вышли в 1907[190]8 году. Но был ли поворот влево у Тарле? Почему он обратился к изучению эпохи революции? Сейчас я по этому поводу дам объяснения, но предварительно замечу вот что. Тарле как историк озаботился, чтобы оставить документ для изучения своей эволюции. Книга «Рабочий класс в эпоху Вел[икой] франц[узской] революции» вышла в 3-х томах. 1-й томик «Рабочие национальной мануфактуры»[1155], затем собственно 1-й том[1156] и наконец 2-й том, который вышел только в 1912 году[1157]. И любопытно, что целый ряд основных вопросов на протяжении этого шестилетия в трех выпусках получили у Тарле различное освещение, различную интерпретацию.
В первой своей книжке, отчасти в первом томе, Тарле ставил основной вопрос, как характеризовать рабочий класс эпохи Великой французской революции. И Тарле подошел к этому вопросу не обычно, не так, как подходили до него. Он подчеркнул, что обычно преуменьшают сознательность и организованность рабочего класса эпохи Вел[икой] фр[анцузской] рев[олюции]. Он подчеркивает, что «у рабочего класса, [цитата].принято о них судить».