Репрессии против историков старой школы в 1920-1930-х гг. сопровождались идеологической кампанией по их «разоблачению», основным исполнителем которой выступало Общество историков-марксистов. Выпускавшийся им журнал «Борьба классов» в 1931 г. отмечал, что «был проведен (и будет продолжен) ряд дискуссий о буржуазных историках (Допш, русские его ученики, напр[имер] Петрушевский, Тарле, Кареев, Платонов, Бахрушин и др.)»[1116]. В данном случае для нас представляет интерес состоявшееся 2 февраля 1931 г. заседание этого Общества, на котором с пространным докладом о научной деятельности Е.В. Тарле выступил только что пришедший в науку молодой историк-марксист В.М. Далин. Этим выступлением обосновывалось с политической точки зрения исключение Тарле из состава АН СССР, состоявшееся в тот же день.

Интересно, что историки, освещавшие тему идеологической травли Е.В. Тарле в период «Академического дела», концентрировали свое внимание на выступлениях против него историков-марксистов (Г.С. Зайделя, П.П. Щеголева и др.) на объединенных заседаниях Института истории при Ленинградском отделении Комакадемии и Ленинградского отделения Общества историков-марксистов, состоявшихся 29 января, 1, 12 и 16 февраля 1931 г.[1117], а также на чрезвычайном общем собрании АН СССР 2 февраля 1931 г.[1118] О соответствующем докладе В.М. Далина они даже не упоминали[1119]. Обошли его молчанием и наши зарубежные коллеги[1120].

Следуя своим научным и политическим убеждениям, В.М. Далин выдвинул против Е.В. Тарле многочисленные обвинения, считая его «одним из авторитетных представителей буржуазной науки у нас», в лице которого «мы имеем наиболее опасного, наиболее крупного врага, с которым марксистской историографии, по крайней мере в области западной истории, пришлось бы иметь дело», а также «врагом Советской России», который «готовился в министры иностранных дел», и т. д. и т. п. Воздерживаясь от пересказа публикуемого далее текста, с которым наши читатели могут ознакомиться самостоятельно, считаю необходимым обратить их внимание на следующие моменты.

Критикуя Тарле за то, что он всегда выбирал темы своих исследований, исходя из текущей политической конъюнктуры, В.М. Далин тем самым косвенно объяснял приписываемое тому компетентными органами стремление занять должность министра иностранных дел в будущем монархическом правительстве. С точки же зрения науки подобные претензии не выдерживают никакой критики, поскольку подобный подход к выбору предмета исследования был присущ не только Тарле. Так, бесспорный лидер «русской школы» историографии Французской революции Н.И. Кареев в предисловии к французскому изданию своей книги о крестьянах во Франции последней трети XVIII в. признавал, что пришел к этой теме, руководствуясь не одним лишь «научным интересом к истории Французской революции, но также из социального интереса, который крестьянский вопрос представляет для России. 19 февраля 1861 г. стало для моей страны тем, чем 4 августа 1789 г. стало для Франции. Не скрою, что под прямым влиянием русской жизни я затронул в моей работе некоторые особые проблемы»[1121]. Как писал итальянский историк Джанни Олива о представителях «русской школы», «к изучению Французской революции их подтолкнули современные им русские реалии»[1122].

Кроме того, В.М. Далин подверг Е.В. Тарле беспощадной критике за «антантофильство» и объявил все его работы в области международной политики защитой «Антанты для подготовки капиталистической реставрации»[1123]. В подобном мнении он был не одинок, поскольку в преданности интересам «антантовского империализма» Тарле также критиковали М.Н. Покровский, Н.М. Лукин и другие[1124]. Однако сам Тарле не принимал эту критику, не имевшую ничего общего со всесторонним научным анализом его подхода. Характерно его недатированное письмо к Г.С. Фридлянду, написанное, по всей вероятности, в 1928 г.: «С изумлением узнал, что будто бы Вы в рецензии на мою книгу [ «Европа в эпоху империализма». – В. П.] укоряете меня в. [sic] антантофильстве… [sic][1125]. Я думаю, что этот слух абсолютно не верен: я раз десять провожу и подчеркиваю мысль, что Антанта и императорская Германия была [sic, были] “морально”, – два сапога пара, и что и Франция (страницы о Марокко), и Англия, и Россия (Константинополь и мн[огие] др[угие]) одинаково шли к войне, и что, просто, Антанте “еще’à не казалось сподручным выступить уже в илю [sic, июле] 1914 г., а хотелось. “Антантофильство’à – нужно, чтобы он был зложелательно настроен, чего я в данном случае, конечно, не желаю предполагать. Для меня, как марксиста, вообще все эти “фобства’à и “фильство’à по ту сторону истории и науки»[1126].

На мой взгляд, ни оппоненты Е.В. Тарле, ни он сам не обсуждали всесторонне во время этой дискусси вопрос о происхождении Первой мировой войны и не вникали во все тонкости этой спорной проблемы, однако Е.В. Тарле имел все основания для своих возражений.

В данном случае уместно сослаться на оценку одного из крупнейших знатоков истории международных отношений В.М. Хвостова, который в предисловии к переизданию книги Е.В. Тарле «Европа в эпоху империализма» не отрицал пристрастия ее автора «к разоблачению вины именно немецкой стороны»: «В этом, – отмечал В.М. Хвостов, – известная ее слабость и односторонность как исторического труда». Однако тут же он заключил: «Но как раз в этом же и ее сила. Книга и сейчас сохраняет ценность именно как страстный, полный искренней ненависти, художественно выполненный памфлет против германского империализма, справедливо бичующий преступления кайзеровской Германии»[1127].

Оценивая мотивы, побудившие В.М. Далина к выступлению против Тарле, следует помнить слова М.В. Нечкиной: «Понять историка и его творчество… можно при одном непременном условии: анализировать как объективные, так и субъективные моменты его биографии, вплоть до его чувств, личных привязанностей, особенностей его психического склада и т. д.»[1128].

В.М. Далин как историк сформировался в лоне Института красной профессуры, специфика которого состояла в том, что «он воспитал новый тип советского специалиста, в котором органически сочетались черты активного борца с буржуазной идеологией и качества ученого-марксиста»[1129]. Именно выпускники ИКП «составили “бухаринскую школу”, “деборинскую школу”, “школу М.Н. Покровского”, активно участвовавшие в научной и политической жизни страны 1920-х гг.»[1130].

Как отмечает Л.А. Сидорова, «каждое поколение историков имеет свои характерные черты и особенности. Они связаны прежде всего с тем, что формирование различных генераций происходило в своей социокультурной среде, с присущими только ей чертами. Личности составлявших поколение людей складывались под воздействием господствовавшей системы воспитания и обучения, политических и духовных запросов современного им общества»[1131]. Хорошо знавшие B. М. Далина не раз подчеркивали особенности формировавшегося под воздействием Октябрьской революции его психического склада – сохранившаяся до конца его жизни безграничная преданность идеям, выдвинутым творцами социалистической революции, скрытая надежда на приход к власти в западных странах левых политических сил, непоколебимая уверенность в необходимости изучения исторического прошлого исключительно на основе марксистско-ленинской методологии [1132]. К слову, все это было в целом присуще почти всем представителям его поколения[1133]. Поэтому А.В. Гордон по праву дал следующую, соответствующую действительности, оценку выступлениям В.М. Далина против Е.В. Тарле: «Молодой Далин совершенно добровольно и искренне критиковал академика»[1134].

О том, как молодых историков-марксистов учили относиться к деятельности исследователей старшего поколения, не придерживавшихся марксистской методологии, рассказала одна из представительниц его поколения Е.В. Гутнова: «.мы росли и формировались среди постоянных, навязших в зубах напоминаний, что лишь марксистское понимание истории по-настоящему научно, что работы историков и философов других направлений не только враждебны марксизму, но в силу своих неверных установок ненаучны или даже антинаучны. Нас воспитывали в духе нетерпимости ко всякому “инокомыслию’à в нашей науке. Марксистское понимание истории пользовалось в нашей историографии полной монополией, насаждавшейся свыше»[1135].

Будучи типичным представителем своего поколения, Далин просто не смог бы в те годы по-другому воспринимать творчество историков-немарксистов и проявить к ним более терпимое отношение, поскольку «марксистско-ленинская историография, возникшая как школа М.Н. Покровского, и сталинская историография, пришедшая ей на смену, претендовали на абсолютную истину»[1136]. В этой связи уместно сослаться на М.М. Цвибака, заявившего в 1931 г.: «Нас интересуют не люди, а идеология»[1137]. Именно этим постулатом и ориентировались все советские историки-марксисты той поры.

Е.В. Тарле в те годы иногда, в духе времени, называл себя историком-марксистом, но на деле никогда не придерживался марксистской методологии, по крайней мере в том виде, который приобрел в СССР характер догмы, и ортодоксальные марксисты советской школы не раз подвергали его за это критике [1138]. Даже в двух опубликованных в 1937 г. по поручению, если не под диктовку, самого Сталина заметках в газетах «Правда» и «Известия» в защиту Е.В. Тарле-наполеоноведа, для опровержения опубликованных в них за день до этого критических рецензий на его книгу о Наполеоне, его историком-марксистом не признавали[1139]. В одной из них, опубликованной в «Правде», было написано: «Е. Тарле никогда не был марксистом, хотя и обильно цитирует в своей работе классиков марксизма. Во всяком случае из немарксистских работ, посвященных Наполеону, книга Тарле – самая лучшая и ближе к истине». Ф.В. Потемкин, один из его критиков тех лет, позднее писал А.С. Ерусалимскому 19 октября 1960 г.: «Е.В. Тарле никогда [подчеркнуто автором. – В. П.] не был марксистом»[1140]. То же констатирует его биограф Б.С. Каганович: «Ссылки на “классиков’à в позднейших трудах Тарле носят по большей части декоративный и вынужденный характер. До войны он еще пытался делать это с известной разборчивостью и элегантностью, но потом и это стало невозможным, и он “махнул рукой”»[1141].

Впрочем, и на долю В.М. Далина выпала горькая участь. Как отмечает А.Н. Артизов, «именно политическая активность, а если говорить конкретно – подчинение научной деятельности политической линии тогдашнего партийно-государственного руководства во главе со Сталиным, сыграли роковую роль в судьбе историков-марксистов. Оказавшись среди творцов такой политики, они стали затем ее жертвами»[1142]. Далин не был исключением и как предполагаемый «троцкист» провел почти 17 лет своей жизни в сталинских лагерях [1143]. Впрочем, и до своего ареста, и много позднее, например в разговоре со мной летом 1983 г., он отрицал свою принадлежность к «троцкистской оппозиции», о чем в 1937 г. на партийном собрании ИМЭЛа сообщила одна бдительная особа[1144].

После возвращения из лагерей В.М. Далин не любил вспоминать о своем участии в шельмовании Е.В. Тарле и в критическом выступлении советских историков против выдающегося французского исследователя Альбера Матьеза[1145], которого он считал одним из своих учителей. Лишь однажды, грустно потупившись, он сказал мне, что в те годы разделял оценки, данные Е.В. Тарле Н.М. Лукиным[1146]. По свидетельству же Б.С. Кагановича, в разговоре с ним в 1983 г. Далин сказал: «Если Вы знаете мою биографию, то должны знать, что я не должен был любить Тарле – моя научная деятельность началась с критики Тарле. Я с ним никогда не встречался[1147]. Теперь я написал бы мягче, но думаю, что по существу я был прав»[1148].

Впрочем, в одной из своих последних книг В.М. Далин, характеризуя творчество Е.В. Тарле предреволюционного периода, не только высказал некоторые критические замечания, но и подчеркнул «крупное значение» «для изучения экономической, а особенно аграрной, истории Франции» его «капитального исследования» по истории французского рабочего класса в годы революции и «до сих пор» сохранившей свое значение «Континентальной блокады»[1149].

В свете сказанного едва ли стоит сегодня упрекать В.М. Далина, яркого представителя своего поколения, за его выступления на рубеже 1920-1930-х гг. против историков, не разделявших взглядов историков-марксистов, тем более что сам он, по свидетельству В.П. Смирнова, как-то в разговоре с ним в Ленинграде высказал сожаление об этом эпизоде своей научной биографии.

Публикуемая далее машинописная стенограмма доклада В.М. Далина хранится в фонде Общества историков-марксистов при Коммунистической академии Центрального исполнительного комитета СССР в московском АРАН (Ф. 377. Оп. 2. Д. 52. Л. 2-22). Текст публикуется в орфографии и с пунктуацией оригинала. Подстрочные примечания – мои.