– Помогает то, что мы думаем о правах человека и целых жизнях, а не об одном большом ужасном моменте. Ни один человек не может быть полностью хорошим или полностью плохим.

Я провожу некоторое время с медсестрами в полицейском изоляторе. Это желто-синие комнаты с тяжелыми металлическими дверями на нескольких засовах, над каждой – имя человека, который находится внутри. Они разделены на мужские и женские камеры. Я захожу внутрь. Туалет имеет форму конуса «для предотвращения уничтожения частиц чужой ДНК водой или возможного членовредительства», а запах очень похож на некоторые больничные палаты: зловонные человеческие жидкости, залитые хлоркой. В маленькой кухне я вижу еду для заключенных: картонные подносы с курицей или лапшой. Мне сказали, что большинство людей выбирают последнее, но что курица, что лапша, по-видимому, хорошо справляется с диабетическими гипогликемическими приступами (низким уровнем сахара в крови). Интересно, что Омар из первой камеры думает о лапше? Халяльна ли курица?

Как и во всех других областях сестринского дела, в больнице и за ее пределами безопасность персонала – одна из насущных проблем: здесь не хватает медсестер, полицейских или социальных работников, чтобы справиться с этой работой.

– Многие люди, оказавшиеся в таких местах, лишены гражданских прав и маргинализированы, они не могут попасть к врачу общей практики, – говорит Джесс. – Мы пытаемся оказать им необходимую помощь. Некоторые из этих людей ведут безнадежную жизнь.

Джесс не ноет, а спокойно занимается своим делом. Она смеется всякий раз, когда может, а когда не может, то пытается улыбаться. У нее взгляд медсестры, который я узнаю: стоический, слегка саркастический и, самое главное, жизнерадостный. Все ее медсестры подготовлены и обучены врачами, они способны назначать заместительную терапию и другие лекарства, чтобы помочь наркозависимым. Это имеет огромное значение. Интересно, почему такое обучение не является стандартом для всех медсестер в Великобритании?

Джесс рассказывает мне о резком росте насилия, которое она наблюдает в своей повседневной работе, и о случаях изнасилования. Часть ее работы связана с уходом за потерпевшими и предполагаемыми нападавшими. Я не знаю, как она это делает. Но я рада, что кто-то может с этим справиться. Мы все должны быть рады таким медсестрам, как Джесс, верящим в справедливость, человечность и более сложную картину причинно-следственных связей, стремящимся к истине.

– Всю жизнь этих людей могут судить по одному снимку.

Джилл ведет меня по длинным узким коридорам, которые с таким же успехом могут быть больничными. Он замечает, как я смотрю на уборщицу, которая полирует пол.

– Тот же запах, что и в больнице, верно? Все тот же товар и оборудование, от тех же поставщиков.

Запах тот же: дешевый, слегка хлорированный отбеливатель, быстро высыхающий даже при закрытых окнах. Стены тоже выкрашены в такой же тускло-желтый цвет: интересно, а краску тоже покупают у того же поставщика? В конце концов, пройдя множество извилистых коридоров, мы приходим к медицинскому центру, который на самом деле следует называть медпунктом.

– Мы предлагаем услуги по охране психического и физического здоровья, все, которые вы можете себе представить, от групповой психотерапии до лечения заболеваний, передающихся через кровь. Центр автономный и целостный, и это одно из самых безопасных мест для ухода.

Я обнаружила, что люди здесь разделены на категории, которым не разрешается пересекаться друг с другом, чтобы не произошла драка.

– С педофилами легче всего справиться. Мы разрешаем им держать птичьи клетки, чего не можем позволить ни одному другому заключенному.

Из разговоров стало понятно, что педофилия чаще встречается в определенной демографической группе: белые представители среднего класса и среднего возраста.

– Таких мужчин можно встретить в пригородных садоводческих центрах, – говорит мне фельдшер.

Я наблюдаю за Гиллом в его кабинете. Он медбрат шестого уровня, что на одну ступень выше, чем недавно получившая квалификацию медсестра, но он пользуется уважением всех членов бригады. Его кабинет выглядит как и у любой другой медсестры: расписание на стене, список сотрудников клиники и время их работы. Вы даже не догадаетесь, что он находится в тюрьме. Коллега говорит мне, что стресс у него вызывают не заключенные. Почти всегда конфликты или трудности в общении возникают между медсестрами и тюремными надзирателями. Их отношения улучшаются, но разные точки зрения все же остаются.

Я многому учусь у Гилла и его команды. Узнаю, как в тюрьме становятся зависимыми от наркотиков: препараты доставляются дронами или перебрасываются через стену в мертвых крысах, или же ими пропитывают одежду, которую затем стирают, а воду собирают и каким-то образом употребляют. Я узнаю, сколько людей в тюрьме имеют невыявленное или нелеченное расстройство личности. Насколько уязвимы заключенные. У скольких арестантов зависимость, психические заболевания и ужасные детские травмы. Люди не рождаются плохими. Каждый из нас совершает ошибки. Мораль еще сложнее в тюрьме. Медсестры должны заботиться обо всех, независимо от их прошлого, даже о тех, кто демонстрирует самые крайние стороны человеческого поведения. Тем не менее мне трудно не судить.

– Некоторые из наших пациентов оказались здесь за изнасилования и убийства. Все это оставляем за дверью. Если мы будем судить их, у нас не будет времени любить их.

Я встречаюсь с женщиной, которую многие называют «самой доброй медсестрой в Британии». Рэйчел, приходская медсестра, работающая с бездомными, смотрит на меня пронизывающе, взгляд пробирает прямо до костей. Это одновременно и нервирует, и, как ни странно, успокаивает. Я замечаю, что она так смотрит на всех, с кем разговаривает. Мы общаемся в церкви, там бездомным раздают домашнюю чечевичную похлебку, а еще каждый получает по булочке, йогурту, чаю или кофе.

– Макароны с сыром – это божественно, – говорит мне одна из бездомных.