В. С. Манассеин – профессор ИГУ, заведующий Фундаментальной библиотекой, историк, краевед, крупный специалист библиотечного дела. Автор ряда работ по истории сибирского университета, истории библиотечного дела и библиотек Сибири, проблемам научной библиографии. В годы Гражданской войны в Омске служил в Инженерном управлении, в армии А. В. Колчака получил чин подполковника. В 1919 г. Управление было эвакуировано в Иркутск, здесь после захвата власти Политическим центром оно перешло в состав 5-й советской армии, и В. С. Манассеин был назначен начальником административного отдела этого управления. В этой должности он оставался до июля 1920 г., когда вследствие мобилизации вузов Сибири был откомандирован как бывший профессорский стипендиат в Иркутский университет. В университете он избирается преподавателем и заведующим кафедрой учения о развитии права. С 1925 по 1930 г. возглавлял университетскую библиотеку, затем был директором технической библиотеки вновь созданного Восточно-Сибирского горного института, активно занимался историко-краеведческой работой, преподавал историю и другие гуманитарные дисциплины в ИГПИ. Арестован 22 августа 1937 г. Год провел в тюрьме. Обвинен по ст. 58.10 («Шпионаж») УК РСФСР. Приговорен Комиссией НКВД СССР и Прокуратурой СССР 28 августа 1938 г. к расстрелу.
Постановление не было приведено в исполнение, т. к. он умер в больнице Иркутской тюрьмы накануне расстрела[130].
Археолог и этнограф народов Сибири, краевед Я. Н. Ходукин принимал активное участие в революционных событиях 1905–1907 гг. в Пензенской губ. В 1907 г. переехал в Сибирь и поселился в Верхнеудинске. В 1915 г. был избран нижнеудинским городским головой. В годы Гражданской войны – депутат Временной Сибирской областной думы, председатель Иркутской губернской земской управы. В январе 1920 г. состоял членом Иркутского Политцентра, избран председателем Временного совета Сибирского народного управления. В начале 1920-х гг. трижды подвергался аресту органами ВЧК – ОГПУ. Во второй половине 1920-х гг. – заведующий Иркутским краеведческим музеем, вел большую работу по охране памятников истории и культуры. Преподаватель кафедры этнологии ИГУ и преподаватель исторических дисциплин в ИГПИ. Был арестован и приговорен к расстрелу органами НКВД по делу «эсеровской контрреволюционной организации», по которому еще были осуждены писатель И. Г. Гольдберг, М. X. Петелин и Н. X. Петелин и другие[131].
Менее трагичным (если вообще уместно будет употребить такое сравнение) оказался этот период для молодых иркутских историков первой советской генерации – П. П. Хороших, М. А. Гудошникова, Ф. А. Кудрявцева и других.
Так, П. П. Хороших еще в 1917 г. был призван в армию, в октябре окончил Иркутскую школу прапорщиков, в 1918–1920 гг. – хорунжий в Белой армии, с марта 1920 г. – рядовой в составе красных частей в Забайкалье. В 1920–1923 гг. он студент историко-филологического отделения гуманитарного факультета ИГУ, занимался этнографией и археологией в кружке народоведения под руководством профессора Б. Э. Петри. С 1920 г. член ВСО РГО, с 1922 г. – научный сотрудник Иркутского музея. С 1923 г. аспирант Б. Э. Петри, тема – «Этнография западных бурят». С 1925 г. преподаватель ИГУ. Совместно с И. И. Михалкиным подготовил указатель литературы по археологии Забайкалья. В 1929 г. был лишен политических прав, в 1931 г. арестован. В ведении Управления Сибирских ИТЛ исполнял обязанности заведующего музеем[132].
После окончания Института красной профессуры М. А. Гудошников в 1930 г. по путевке ЦК ВКП(б) приехал в Иркутск в качестве ректора Коммунистического университета, затем стал преподавать и возглавил кафедру истории СССР в ИГПИ. В 1938 г. был арестован по ст. 58 УК РСФСР и содержался в иркутской тюрьме, но в 1939 г. был освобожден без предъявления конкретных обвинений[133].
Историк, впоследствии профессор, один из основателей иркутской исторической школы Ф. А. Кудрявцев в 1918 г. был призван на службу в колчаковскую армию рядовым писарем, в июле 1919 г. перешел на сторону Красной армии. В 1920–1924 гг. обучался на историческом отделении педфака ИГУ. Впоследствии – инструктор архивного управления Бурят-Монгольской АССР, директор исторического архива Восточно-Сибирского краевого управления. В 1937 г. был арестован НКВД и обвинялся по ст. 58 УК РСФСР. В 1940 г. был освобожден и с 1941 г. преподавал на ИФФ ИГУ[134].
Трагически оборвалась жизнь второго директора ИГПИ, историка, преподавателя истории ВКП(б), доцента А. А. Хан Мен Ше, который в 1937 г. был расстрелян.
Однако на профессиональной деятельности тех, кто уцелел в годы репрессий, не могли не отразиться события тех лет. В частности, характерны воспоминания студента военных лет, в будущем профессора ИФ ИГУ И. И. Кузнецова о Ф. А. Кудрявцеве: «Арест очень подействовал на Ф. А. Кудрявцева. Он старался избегать самостоятельных суждений, стал чрезвычайно боязливым, что приводило его к ненужным умолчаниям, недоговоренности, сглаживанию конфликтов. Так, в своей книге “Иркутск”, изданной в 1947 г., он совершенно обошел молчанием восстание чехословацкого корпуса в Сибири на том основании, что Чехословакия стала дружественной, братской нам страной»[135]. А студент рубежа 1950–1960-х гг. А. В. Дулов (в будущем также профессор ИФ ИГУ), вспоминая П. П. Хороших, отмечал: «Помня свое “белое” прошлое, П. П. был очень осторожен, а иногда даже боязлив»[136].
Согласно общей риторике тех лет в вузах идет поиск «внутренних врагов». Главным направлением идеологической и политико-воспитательной работы среди профессорско-преподавательского состава и студенческого контингента в этот период было нагнетание политической обстановки внутри профессионального сообщества. Важно было на конкретных примерах и материалах, на политических кампаниях показать пагубность отклонения от официальной линии партии и правительства, важно было сплотить историков вокруг фигуры вождя. Так, в статье «Подготовка кадров историков» в томской газете «Красное знамя» обсуждалась проблема подготовки историков в ТомГПИ. В ней объективные сложности этого процесса были перенесены в плоскость выявления вредительства со стороны «врагов народа». Констатируется, что преподавание истории в Томском пединституте поставлено неудовлетворительно, а сам пединститут, единственный в Новосибирской области (Томск до 1944 г. входил в состав Новосибирской области) имевший исторический факультет, с задачей подготовки кадров учителей-историков справляется плохо. При этом «враги народа, орудовавшие в пединституте, всячески срывали набор студентов на исторический факультет. Например, абитуриенты, не сдавшие испытания по 1–2 предметам при поступлении, принимались на исторический факультет учительского института. В результате такого “комплектования” на факультете есть люди неподготовленные». В заключение делается вывод, что «в пединституте еще не наведено большевистского порядка, партийная организация и руководители института не взялись за выправление положения, угрожающего срывом нормальной подготовки кадров учителей-историков»[137].
Примером такого рода процесса стало персональное дело исполняющего обязанности заведующего кафедрой всеобщей истории ТомГПИ доцента Р. Е. Кугеля. Ранее, в 1937 г., он был исключен из партии «как выходец из буржуазной семьи и за связь с врагом народа», был снят с работы «за ряд политических ошибок», но вскоре был восстановлен в партии и на работе в прежней должности[138]. Его персональное дело рассматривалось на заседании кафедры всеобщей истории[139] и проходило в форме разбора статьи (написанной группой студентов-историков) «При содействии гнилых либералов», опубликованной в газете «Красное знамя»[140]. Р. Е. Кугель был обвинен в приверженности «буржуазной историографии», в отрицании марксистских научных основ при чтении курса по новой истории, где он, по мнению «авторов статьи», неверно толковал и оценивал ключевые события мировой истории, прежде всего европейские революции XVIII – начала XX в., допускал «существенные теоретические ошибки». Также Р. Е. Кугеля обвиняли в том, что он «не дал критики антиленинских концепций Покровского, Тарле, да и вообще не занимался вопросом историографии»[141]. По итогам данного разбирательства Р. Е. Кугелю удалось избежать административных или дисциплинарных санкций. Однако весной 1939 г. в «Красном знамени» вновь появилась заметка «Кто виноват»[142], в которой Р. Е. Кугель опять обвинялся «группой студентов» исторического факультета ТомГПИ в низком идейно-теоретическом и методологическом уровне чтения лекций («Новая история (послевоенный период)» и «История колониальных и зависимых стран»), в невычитывании важного лекционного материала (по периоду Коминтерна) в полном объеме и откровенных антисоветских высказываниях. Сразу же состоялось совещание дирекции института с партийно-комсомольской группой 4-го курса истфака по вопросу обсуждения данной статьи[143]. В итоге директор ТомГПИ объявил Р. Е. Кугелю выговор. Он был снят с должности заведующего кафедрой, но на время оставлен преподавать. В июле 1939 г. Р. Е. Кугель был уволен приказом директора ТомГПИ, но по решению комиссии, выделенной бюро секции научных работников и месткомом ТомГПИ, куда он обращался с письменным и устным заявлениями и опровержениями обвинений в свой адрес, был вновь восстановлен в преподавательской должности[144]. Две единственные кафедры истфака – кафедра всеобщей истории и кафедра истории СССР – были слиты в одну кафедру истории[145].
Преподаватель исторического факультета Омского пединститута С. А. Сливко, которого характеризовали как «активного революционера», видный сибирский краевед периода «золотого десятилетия краеведения» (1920-е гг.), председатель Омского общества краеведения, бывший ректор ветеринарного, с 1932 г. директор педагогического института в 1937 г. был арестован и находился в заключении до 1938 г. По решению особого совещания НКВД СССР был отправлен в ссылку на пять лет в Красноярский край (до 1943 г.). После отбытия наказания служил в рядах Советской армии, участник Великой Отечественной войны. В послевоенные годы вернулся в ОмГПИ на историческое отделение, даже был деканом исторического факультета[146]. Также подвергся репрессиям преподаватель истории Древнего мира ОмГПИ Э. Ю. Ник. Он был арестован в ноябре 1937 г. по обвинению в принадлежности к контрреволюционной правотроцкистской организации, но следствие продлилось недолго, и в 1939 г. был освобожден без предъявления обвинений[147].
Специфический статус и место, которое занимали историческое образование, исторические факультеты и отделения в системе высшей школы страны и вузов Сибири, давали студентам-историкам определенное осознание своего особого положения среди остальных студентов. Поэтому иногда студенты могли позволить себе в некоторых случаях выходить за официально дозволенные рамки общественного поведения. Так, в 1936 г. в Барнаульском учительском институте (БУИ) органами НКВД была выявлена деятельность «контрреволюционной организации», или группы (в официальных документах ей приписывали «контрреволюционную сущность организации», «антисоветскую пропаганду враждебных элементов» и т. п.). Это было эстетическое, творческое объединение – «общество маляриков» (литературно-художественное общество по своему содержанию) – неформальное объединение студентов, стихийно и самостоятельно возникшее в БУИ. Члены общества сочиняли стихи, фельетоны, рисовали карикатуры на повседневность, на преподавателей, на социальные девиации людей. Его основными участниками были студенты литературного и исторического отделений. Негативную оценку деятельности этого общества дал барнаульский горком ВКП(б). В итоге дело взял под свой контроль НКВД, хотя никаких серьезных последствий для студентов это дело не возымело, они не были даже отчислены из института[148].
В связи с выявленными фактами деятельности данной группы в студенческой среде городское и институтское партийное руководство озаботилось проблемой формирования студенческого контингента и его составом. 27 июня 1936 г. состоялось партийное собрание БУИ, на котором обсуждались вопросы, связанные с составом студенчества. На собрании было отмечено, что он «довольно неправильный – много неблагонадежных и классово чуждых элементов в студенческой среде» (в основном это были дети бывших «эксплуататоров», ссыльно-переселенцев, репрессированных и т. п.)[149]. В качестве превентивных мер, чтобы впредь избежать проблем с приемом в вуз таких студентов, было предложено «не гнаться за количеством и набором на историческое отделение – нужно особенно прощупать этих людей»[150].
Сложившаяся на протяжении 1930-х гг. сеть высших и средних специальных педагогических учебных заведений в Сибири с историческими факультетами и отделениями позволила со временем снять остроту проблемы подготовки учительских и педагогических кадров, в т. ч. и историков, для школ, техникумов, училищ и других средних и средних специальных учебных заведений Сибири. На всем протяжении довоенного десятилетия оставался нерешенным лишь вопрос о восстановлении исторического образования в сибирских университетах.
Лишь в начале 1940 г. Наркомпрос РСФСР принял решение об открытии в ТГУ с нового 1940/41 учебного года исторического факультета. Началась непосредственная подготовка к его открытию[151].
Подготовку историков в ТГУ стали обеспечивать две кафедры – древней истории и истории народов СССР. При факультете имелся также кабинет истории народов СССР (при одноименной кафедре) и Музей ИМК (при кафедре древней истории). Первым деканом ИФ был назначен старший преподаватель кафедры истории народов СССР Г. В. Васильев – член ВКП(б), в 1919–1922 гг. служивший в рядах Красной армии, участник Гражданской войны. После демобилизации он был секретарем, затем председателем сельского Совета, заведующим волостным земельным отделом. В 1930-х гг. учился в областной партийной школе, затем в Институте по подготовке кадров при Коммунистической академии, в Институте красной профессуры в Ленинграде, по окончании которого ему была присвоена квалификация преподавателя философии. До переезда в Томск работал заведующим отделом пропаганды и агитации Новосибирского обкома ВКП(б) и готовился закончить написание кандидатской диссертации[152]. Заведующим кафедрой древней истории стал профессор К. Э. Гриневич, а кафедрой истории СССР – старший преподаватель З. Я. Бояршинова[153]. Согласно директивам НКП РСФСР ИФ ТГУ осуществлял подготовку специалистов для работы преподавателями в средних, средних специальных и высших учебных заведениях, младшими научными сотрудниками НИИ, музеев, книгохранилищ, библиотек и т. д.
В отчетном докладе партгруппы исторического факультета ТГУ за первый год его работы (лето 1941 г.) говорилось, что значение открытия ИФ в ТГУ было огромным, поскольку «историк – одна из наиболее дефицитных специальностей в нашей стране»[154]. Директор ТГУ доцент Я. Д. Горлачев на собрании партгруппы ИФ в апреле 1941 г. отметил, что исторический факультет готовит не только преподавателей для средних школ, но и партийных работников. Новый факультет, по его мнению, должен был задавать тон всему университету: «С кого больше спросить, как не с исторического факультета, только с него»[155]. Истфак стал рассматриваться партийным руководством как центр подготовки специалистов по идеологическому воспитанию населения.
Зимой 1940/41 учебного года НКП РСФСР принял решение об открытии с 1 сентября 1941/42 учебного года на ИФ ТГУ филологического отделения. В этой связи на историческом отделении согласно новому учебному плану предполагалось организовать и новые исторические кафедры – истории средних веков, новой истории, истории зависимых и колониальных стран[156]. Для кабинетов каждой из новых кафедр были составлены сметы на приобретение необходимого оборудования – карт, диапозитивов, фотоальбомов, канцелярских принадлежностей, а также «портретов вождей». Было решено, что набор в следующем учебном году на факультет должен был составить 90 человек: 30 – на историческое (оставалось без изменения) и 60 – на филологическое отделения. На собрании партгруппы исторического факультета в апреле 1941 г. выступил декан ИФ Г. В. Васильев.
Он обратил внимание присутствовавшего на заседании директора ТГУ Я. Д. Горлачева на то, что на тот момент историки были «наиболее дефицитными кадрами» в Сибири и что набор студентов на эту специальность с нового учебного года необходимо увеличить с запланированных 30 человек до 60[157]. Я. Д. Горлачев поддержал инициативу Г. В. Васильева об увеличении набора студентов-историков и направил соответствующее обращение в Наркомпрос РСФСР[158]. Это предложение было одобрено Новосибирским обкомом и Томским горкомом ВКП(б).