Но ведь стихи Овидия безадресны и уже много лет как были известны. Главное: Август никогда не пытался препятствовать распространению сочинений Овидия[1598]. А это скорее опровергает слова Аврелия Виктора. Есть версия о политической причине ссылки, но нет никаких свидетельств, её подтверждающих[1599]. Сам Овидий в своих «Скорбных элегиях» причин своего изгнания пояснить не пожелал:
Да, читая эти строки, нельзя не согласиться с мнением, что «личная вина перед Августом, за которую он пострадал, известная его читателям, для нас останется, по-видимому, вечной тайной»[1601].
Сам Овидий, как мы помним, полагал первым поэтом Рима Гая Корнелия Галла. А его постигла ещё худшая участь – оболганный, затравленный бывший наместник Египта был доведен до самоубийства. Конечно, пострадал он не за своё творчество, но ведь и Овидий, похоже, – жертва вовсе не своих стихов, а злоязычия неверных рабов и подлых друзей. Впрочем, с Августа это не снимает вины за несправедливость в отношении к одному талантливому и другому великому поэту. Гибель Галла и ссылка Овидия – тёмные пятна на его правлении. И это тем более обидно, что заслуги Августа в расцвете поэзии, да и всей культуры «золотого века» непреходящи.
Эпоха первого принцепса славна не только поэзией. Прозаики также оставили в ней выдающийся след. И первое место здесь принадлежит знаменитому историку, современнику жизни и правления Августа Титу Ливию (59 г. до н. э. – 17 г. н. э.). Он создал грандиозный труд, известный под названием «История Рима от основания города». Как именовал его сам автор – неведомо. Начиная описание римской истории, Ливий так пояснял свою задачу: «Создам ли я нечто, стоящее труда, если опишу деяния народа римского от первых начал Города, того твёрдо не знаю, да и знал бы, не решился бы сказать, ибо вижу – затея эта и старая, и не необычная, коль скоро все новые писатели верят, что дано им либо в изложении событий приблизиться к истине, либо превзойти неискусную древность в умении писать. Но, как бы то ни было, я найду радость в том, что и я, в меру своих сил, постарался увековечить подвиги первенствующего на земле народа; и если в столь великой толпе писателей слава моя не будет заметна, утешеньем мне будет знатность и величие тех, в чьей тени окажется моё имя»[1602].
Ливий, описавший историю римского государства от самых его истоков, по воле судьбы стал свидетелем грандиозных перемен, в нём происходивших. Он приступил к работе над своей эпопеей примерно с 27 г. до н. э., когда Октавиан стал Августом. Таким образом, задачей Тита Ливия было написать историю двух завершившихся эпох существования римской державы – царской и республиканской и приступить к описанию эпохи новейшей – Принципата. Труд Ливия состоял из 142 книг, охватывавших период с 753 г. до н. э. – основания Рима и до 9 г. до н. э. – выхода римских легионов на Эльбу и смерти Друза Старшего. Сохранились лишь книги 1–10 и 21–45 (описывают события до 292 года до н. э. и с 218 до 167 года до н. э.) и небольшие фрагменты других книг, а также периохи – краткие пересказы содержания утраченного.
Эпоха, свидетелем которой стал Тит Ливий, задала ему и основные исходные положения, на которых создаваемый историком образ Рима должен был строиться[1603]. Они включали в себя: героичность во все времена существования римского народа, непреходящую верность богам и отеческим заветам, закономерность утверждения Рима в качестве владыки мира. Это было совершенно созвучно усилиям Августа по обустройству Империи[1604].
Рим эпохи Принципата привлекал для работы историков из разных мест Империи. Сразу после окончания гражданских войн в 29 г. до н. э. в столицу переезжает из Малой Азии ритор Дионисий Галикарнасский (60–7 гг. до н. э.). Двадцать два года напряжённо работая над изучением латинских древностей, он стал видным историком и к концу своей жизни выпустил исследование из двадцати книг под названием «Римская археология». Оно охватывало римскую историю от основания Города до Первой Пунической войны. Интересно, что Дионисий подробно занимался и историей этрусков, пытаясь выяснить их происхождение. Возможно, он таким образом надеялся завоевать расположение Мецената, но не исключено, что тот сам поручил Дионисию эту непростую работу. В своих выводах он разошёлся с Геродотом, считавшим этрусков переселенцами в Италию из Малой Азии. Исследование Дионисия доказывало, что они – коренные обитатели Апеннинского полуострова.
Историей этрусков занимался также либертин Марк Веррий Флакк (55 г. до н. э. – 20 г. н. э.), написавший «Книги этрусских дел». Но главным его трудом стало сочинение «О значении слов» – первый латинский толковый словарь в двадцати книгах[1605]. Произведения Флакка пользовались известностью у современников и высоко ценились. Слава его оказалась столь заметной, что Август сделал его воспитателем своих внуков Гая и Луция[1606].
Современником Августа был и историк Гней Помпей Трог (точные даты жизни неизвестны), происходившей из знатной галльской романизованной семьи. Дед его служил под командованием Помпея Великого, отец был переводчиком и секретарём Цезаря, самому ему довелось жить при Принципате. Главное сочинение Трога – «История Филиппа» в сорока четырёх книгах, посвящённая македонскому царю Филиппу II, его сыну Александру Великому и диадохам. К сожалению, большая часть её утрачена.
Заключение
Август прожил чуть более трёх четвертей века. По тем временам – долгая жизнь. На ёё протяжении он носил три имени: Гай Октавий Фурин, полученное при рождении, Гай Юлий Цезарь Октавиан, дарованное ему завещанием Цезаря, и, наконец, Император Цезарь Август, выбранное им самим, когда он укрепился на вершине власти. Мог стать и Ромулом, но в этом случае он был бы просто подражателем основателя Города, да и царская власть того могла бы вызвать ненужные ассоциации. Жизнь с первым именем была для него временем надежд, порождённых расположением Цезаря. Обладание вторым именем неизбежно толкало восемнадцатилетнего юношу на жестокую борьбу за власть, предполагавшую только два исхода – либо ты победитель, либо бесславно погибнешь. Третье же имя знаменовало нахождение потомка скромных Октавиев на таком пике властного могущества, каковым до сих пор ни один римлянин не обладал. Образ этого человека, со столь удивительной, можно сказать, даже невероятной по степени успешности судьбой, уже более двух тысячелетий привлекает к себе внимание и, несомненно, будет привлекать и далее. Интерес историков к личности Августа сопоставим разве что с популярностью в мировой историографии Александра Македонского, Юлия Цезаря и Наполеона. По владению искусством борьбы за власть и конечной её успешности с Августом можно сравнить разве что И. В. Сталина. При этом очень и очень многих из тех, кого увлекала история жизни Августа, всегда поражало достижение им великих успехов при весьма скромных, на первый взгляд, личных его способностей и качеств. Особенно здесь многих исследователей со времён Теодора Момзена возмущало, что он добился абсолютного торжества в том деле, в котором человек, безусловно, гениальный – Гай Юлий Цезарь потерпел неудачу и погиб.
По сыгранной Августом роли в мировой истории с ним, действительно, мало, кто сопоставим. Создатель новой политической системы, преобразовавший Римскую республику в Империю, просуществовавшую три столетия, а затем трансформированную из Принципата в Доминат Диоклетианом (284–305 гг.), правитель, чьё время и современники, и потомки искренне уподобляли и уподобляют «золотому веку» – многих ли можно поставить с ним рядом? И кто ещё сумел так обессмертить своё имя? Дело не только в переименовании месяца секстилия в август, закрепившемся во множестве календарей мира. Все три части его последнего имени стали навсегда обозначением высшей монархической власти. В чём же секрет столь великих свершений этого человека?
Личность Августа во все времена была труднопознаваемой. Не зря на печатке одного из его личных перстней было изображение сфинкса – существа, в античном мире воплощавшего загадочность. Непредсказуемость, неоднозначность натуры этого императора ещё в позднюю античную эпоху остроумно изобразил правитель Римской империи Юлиан (361–363 гг.) в одном из своих сатирических произведений:
«Когда же и Кесарей пир совсем учредился и устроился, то первым выступил Юлий Цезарь, с духом высокомерным и честолюбивым, желающий преобладать всем пространным и неизмеримым, и готовый спорить с Юпитером о правлении. Силен, посмотрев на него, обратился несколько к Юпитеру; стерегись, сказал ему, чтоб сей не покусился отнять у тебя правление: такая в нём есть охота владычествования.
И когда Силен шуткою говорил сие к богам, не слишком внятно вслушивающимся, взошёл Август, покрытый наподобие хамелеона разными цветами; ибо то бледное, то красное являл в лице; потом превращал в тёмное, пасмурное, суровое и угрюмое, и наконец опять маскировал оное приятностию, нежностию и миловидностию, и улыбкою Венеры. Желал при том и того, чтобы его особенно почтили за глаза, что он один имеет в себе нечто божественного света, нет, по мнению его, никого, кто бы чаще смотрел и явственнее видел, как он. Тогда Силен, ах! сказал, как этот зверь искусно превращает себя в разные виды! Не может ли он напоследок и нам нанести великого зла? Но Аполлон ему, перестань шутить; ибо я предам его учению искусного Зенона, а потом представлю так вычищенным, что скажете, это самое чистое, цельное золото. И тотчас поди сюда сказал, Зенон, попекись о сём моём питомце. Зенон как скоро пропел ему в ухо некоторые лихорадочные дигматы; мгновенно стало, что Август сделался и благоразумен, и добр».
Эта сатира – достаточно злая. Юлий Цезарь высмеян за непомерное властолюбие, а Август представлен настолько многообразным хамелеоном, что приводит в ужас самого Силена, сына Пана и нимфы, наставника развесёлого божества Диониса, распорядителя буйных пиров, которого, казалось бы, удивить просто невозможно. Любопытно, что Силен обращается к Аполлону – покровителю Августа, а солнечный бог поручает очистить того от всего дурного Зенону (490–430 гг. до н. э.). Этот философ, уроженец Италии, славился как мастер апорий – суждений, показывающих несоответствие тех или иных явлений их описанию. Он был знаменит своими парадоксальными рассуждениями о противоречивости всего сущего. Только такой мыслитель способен вывести Августа на чистую воду!
Хочется сказать об одном из самых знаменитых парадоксов Августа, отмеченных ещё Тацитом. Известно, что часто власть портит людей. Основатель Принципата же поразил и современников, и потомков тем, что, обретя необъятную власть, резко изменился к лучшему. Замечательный, но, как бы, не единичный пример в мировой истории!
Август высоко ценил обретённое властное могущество. Оно досталось ему в ходе четырнадцатилетней жесточайшей борьбы. Кто знает, может быть, он и от природы был склонен к лицемерию, но не победить даже, а и просто уцелеть в такой безжалостной политической схватке нельзя было бы человеку простодушному, открытому и лишённому хитроумия и цинизма. Если последних качеств от природы не было, то их должно было выработать. И в этом он преуспел. Да, ему поначалу была свойственна часто просто отвратительная жестокость, но, возглавив Империю, он сумел себя смирить. Порой, правда, не без помощи Мецената… А ведь высшая власть открывала ему такой простор…
Всё это свидетельствует о том, что Гай Октавий стал Августом не просто тщеславия ради, но для воплощения в жизнь задуманных деяний, способных стать благом для римского народа, для всей Римской державы, как он это понимал. Да, конечно, именно при Августе создаётся императорский культ, имеющий стройную организацию и массовый характер. Но в этом не было ничего принципиально нового для населения как восточных, так и североафриканских провинций Империи. Да и греческий мир допускал обожествление выдающихся людей. Культ Августа в самом Риме опирался на историческую традицию с древнейших времён отождествлять государство с огромной семьёй. Здесь правитель Империи естественным образом – глава гигантской фамилии. Отсюда и Август – отец отечества. Во всём этом был сугубо государственный смысл, большинству населения понятный и, главное, принципиальной новизной не отличающийся. Новацией здесь было распространение такого культа среди всех народов, необъятную Римскую империю населявших.