Я пытаюсь дать им понять, что можно быть счастливым в собственной жизни, строить планы и процветать рядом с теми, кого любишь, не чувствуя себя виноватым в том, что другим живется хуже. От счастья счастливых положение тех, кто страдает, не становится хуже. Однако я считаю, что человеку важно жить с сознанием того, что его радости – это везение, что перед нами открыто много возможностей, а для других есть лишь один путь. Этим путем они должны идти. Иногда они идут босиком, с очень слабой надеждой выжить под тяжестью болезней, голода или войн, которые стали повседневностью в их странах.

Однако я знаю, что выражение «прийти в мир» еще никогда не было настолько уместным. Наши дети принадлежат миру! Мир проходит перед ними на их экранах. Программа «Эразмус» помогает им учиться за рубежом, то есть предлагает пересекать границы. Их друзья – китайцы, американцы или шведы. Может быть, именно благодаря этому у Земли остается надежда на то, что молодежь всего мира даст толчок восстанию совести, восстанию, которое будет вызвано желанием жить, а не выживать.

Мать Тарика, конечно, смотрела на своего сына с любовью и нежностью.

Когда он потерял себя? Или это она потеряла его? А может быть, она умерла до срока и оставила на произвол судьбы сына-сироту, готового подорваться на мине в джипе на севере провинции Кандагар, в Афганистане.

Тарик – французский солдат из Иностранного легиона.

А легион отличается от всех остальных армейских частей тем, что в него набирают людей, которые при вступлении оставляют свое прошлое перед дверью казармы.

Тарик служит в инженерном полку, который расквартирован в Лодене; оттуда до Юзеса около двадцати километров.

Ничто не предопределяло мою встречу с Тариком, кроме, может быть, книжной лавки, которая способна привести куда угодно, даже к постели раненого солдата.

Камилла, заведующая реабилитационным центром в Юзесе, пришла ко мне и сказала:

– Натали, я пришла попросить тебя об особом одолжении. К нам только что поступил молодой легионер, ему нет двадцати пяти лет. Его прислали из парижского госпиталя Валь-де-Грас. Он вернулся из Афганистана; там его джип подорвался на мине. Два товарища погибли, а у него пострадали глаза. Неизвестно, будет ли он видеть. Ему только что сделали первую операцию, а через два месяца планируют вторую. Особенность Тарика в том, что он ни на что не реагирует. Он не отвечает, когда с ним говорят; кажется, он не чувствует, когда к нему прикасаются. Со времени того несчастного случая он не произнес ни слова. Врачи провели все необходимые неврологические анализы и уверены, что у него не повреждены ни мозг, ни нервы.

– То, что ты рассказала, ужасно, но при чем тут я?

– Мы подумали о тебе из-за книг.

– А, вот оно что… но ты ведь, кажется, сказала, что он слепой?

– Да, но женщина-психолог, которая его лечит, хочет, чтобы мы не переставали обращаться к нему, чтобы поступали так, как будто он все слышит и все понимает. Просто наши слова – из повседневной жизни, а она считает, что надо суметь увести Тарика в другой мир. Возможно, наш мир его слишком пугает, и он больше не хочет возвращаться сюда; но он мог бы согласиться войти в другой, воображаемый мир. Мы хотели бы узнать, не можешь ли ты выбрать книги для Тарика и читать для него. Мы будем тебя сменять, насколько это возможно, но у нас мало сотрудников. Ты понимаешь?

Я не знала, что ответить. В мой защищенный мир, в маленький город, живущий вне времени, в эту жизнь, где все выглядит так гармонично, ворвался Афганистан из 20-часового выпуска новостей. Мне показалось, что посреди моей книжной лавки поставили носилки с окровавленным солдатом.

– Я не знаю, Камилла, в самом деле не знаю. То, о чем ты меня просишь, не пустяк. У Тарика нет семьи?

– Может быть, и есть, в Хорватии. Но ты ведь знаешь: раз человек служит в Иностранном легионе, значит, порвал все связи с родней.

– Я подумаю и поговорю с Натаном.