Наверное, читатели не забыли еще солнечного затмения 1887 года.

В течение нескольких часов солнце было омрачено; на двадцать минут для многих местностей России водворилась полная тьма.

Газеты очень много занимались этим явлением, преимущественно с астрономической его стороны. Однако среди подробных описаний небывалого происшествия в небесных сферах, хотя и вскользь, хотя и мимолетно, было также отмечено отношение народа как к самому явлению, так и к нам, интеллигентным людям, которые осмеливались его предсказывать и наблюдать.

Случай привел нас в это время в небольшой и глухой раскольничий городишко. Я помню, меня особенно поразила тогда одна мысль, которая теперь вспоминается невольно.

Перед рассветом, среди ночной темноты, я ходил по глухим улицам и заметил, что город, особенно его окраины, не спал. В окнах виднелись лампадки, кое-где люди стояли у икон и молились. Оказалось, что население окраин ждало в это утро светопреставления.

Да, ни более, ни менее! Я стоял среди этого заколдованного мирка, слушал кое-где испуганные речи, видел кое-где непритворные слезы и сердечное сокрушение. Подумайте только о настроении людей, с полным убеждением, совершенно искренно верующих в возможность того, что через час или два мир дрогнет в своих основаниях и все живущее исчезнет в первобытном хаосе. Внушите себе хоть на время эту идею, и вы поймете очень многое в народном настроении. Если бы хоть на одно мгновение вы могли проникнуться этим мрачным ожиданием, то и у вас, вероятно, появились бы на глазах слезы, в лице испуг, в душе смятение, и, пожалуй, даже вы ощутили бы ту же вражду к каким-то дерзким, неведомым людям, которые наехали Бог весть откуда в ваш городок и неведомо зачем уставили свои трубы на восходящее солнце… Затем, чтобы дерзкими взглядами оскорбить великую тайну, скрытую от простого, Богом данного глаза человеческого, или, быть может, даже чтобы содействовать неизвестному темному началу, восставшему против света…

Да, я помню, что в то туманное утро я пережил впервые еще с такою поразительною ясностью особенное жуткое чувство, происходящее от близости этих двух столь далеких друг от друга и так близко поставленных умонастроений… И оба искренни… Значит…

Ну, да, конечно, значит, оба по-своему правы.

Затмение длилось не долго, оно происходило высоко, на небе, ничем или почти ничем не задевая непосредственно земных интересов. Около места наблюдений, где стояли инструменты наблюдателей-астрономов, были поставлены отряды полиции и два-три взвода солдат, и им не пришлось действовать. Отчасти газеты, брошюры, предварительные толки, грамота и школа внесли в описанное настроение момент благотворного сомнения, которое ослабило непосредственность и силу темного якобы благочестия. С другой стороны, полная тьма длилась не долго. Едва угнетенное и мрачно напрягавшееся ожидание достигло высшей точки, – как опять брызнула золотая искра света, и страх улетел. Настроение разом изменилось, и нерасположение к ученым наблюдателям сменилось удивлением: «До чего только народ доходит. Удивительно!» Я никогда не думал, что и в моей душе эта первая искра встретит также живое чувство почти благоговения… А между тем это было именно так: она рассеяла вражду и отчуждение, она делала меня опять своим человеком, соотечественником и собратом этой взволнованной, напуганной и омраченной толпы…

У нас давно уже толкуют о розни между народом и интеллигенцией, но, право, именно те, кто более всех толкует об этом, едва ли сознают всю глубину и важность этого факта, едва ли с полною ясностью ощущают его, едва ли стараются отдать себе отчет в том, где эта рознь. В платье, в речи, в манерах и политическом образе жизни?..

Нет, в основах мировоззрения. Кто хочет ясно представить себе эту рознь, пусть ищет ее, между прочим и прежде всего, в «трех китах». Человек, знающий, что солнце стоит, а земля вертится, и человек, полагающий, что кто-то рукой выводит на небо солнце, – человек, давно понявший, что эти «зори» (звезды по-народному) – целые миры, вращающиеся в стройном порядке, и человек, который полагает, что гром раздается из-под колесницы пророка Ильи, – это два глубоко различные человеческие ума. В отдельных случаях вы, конечно, часто не заметите этой разницы, и вам покажется, что она не имеет значения. Но соберите две толпы, одну сплошь состоящую из первых, другую – из вторых, поставьте их в условия, которые способны привести толпу в движение, и вы увидите, что они отзовутся совершенно различно. Как ни ничтожно изменение в каждом отдельном уме, но все эти молекулярные перемены, сложившись вместе, дадут огромную коллективную силу. Вспомните, что молекулярные движения в микроскопических частицах воды разрывают чугунные бомбы, разламывают гранитные скалы. Теперь пришлось вспомнить об этом по поводу холеры. Холера – не затмение, она происходит на земле, она длится месяцы, при ней нам, нечестивым наблюдателям, не приходилось ограничиваться одними наблюдениями. Нам пришлось не только узнавать, но и бороться с тем, что народ признавал волею Божией, пришлось считаться не только с его взглядами, но с его домашним бытом, с его самыми интимными привычками, с его приемами борьбы перед лицом смертельной опасности и самой смерти…

К сожалению, провинциальная пресса, из которой приходится теперь заимствовать материалы для характеристики недавнего народного настроения, и теперь доставляет данные по этому предмету далеко не в изобилии. Мы узнаем о случившихся фактах, имеем дело с внешними, самыми резкими порой проявлениями, со сценами насилий, волнений, усмирений и суда; подкладка же этих явлений (по обстоятельствам от печати независящим) отмечается неполно, неясно и слабо.

Постараемся, однако, собрать некоторые разбросанные черты из этой области.

Прежде всего, приходится отметить факт огромного значения. Холера пришла вслед за голодом. Год неурожая, зима, полная лишений, казенная ссуда, связанная с этим зависимость от сторонней помощи, неуверенность и тоска, – все это должно было наложить свою печать на народное настроение. Голод был не всюду, но факт голода в двадцати губерниях не мог, конечно, не отозваться тревожными отголосками по всей России. Вспомним хотя бы о том, что Астрахань и низовья Волги были переполнены пришлыми рабочими, в том числе из голодного района. Они принесли туда свежие еще воспоминания об ужасной зиме и весне, и с этими воспоминаниями шли навстречу новой гостье.

Обратите внимание хотя бы на следующую заметку, брошенную вскользь, кажется, «Астраханским Вестником»: «Любопытный факт, – говорится в этой газете: – в полицейские участки все чаще и чаще начинают доставляться страдающие психическим расстройством. По отзывам сведущих лиц, такого наплыва умалишенных в прежние годы не наблюдалось. Большинство этого рода больных принадлежат к числу иногородних лиц, попавших в Астрахань волею судеб. По профессиям, главным образом, чернорабочие и прислуга. По беглом освидетельствовании чрез городовых врачей, больные отправляются в дом умалишенных».

Заметка относится к Астрахани, но «пришлые лица» наводняли не одну Астрахань, и всюду они несли с собой расшатанные, угнетенные или возбужденные нервы. Все эти толпы народа, которые весна привела в движение за поисками хлеба и работы, в массе представляли людей глубоко потрясенных, истомленных и несчастных…

И вдруг до них доносятся слухи: господа предсказывают вдобавок ко всему холеру.

И тотчас же, как и перед затмением, является вопрос: откуда они узнали? Человеку, который представляет себе вселенную как стройное целое, где среди бесконечного величия царствует законосообразность и порядок, легко понять, что три светила могут стать на одной линии и что в этом нет ничего угрожающего или опасного. Человеку, знающему, сколько бесконечно малых организмов носится в воздухе и плавает в воде, понятно, что в сухом ветре из знойной Индии, в ясной атмосфере может носиться смерть в лице невидимого бесконечно малого врага. Но народ стоит на другой точке зрения, и теперь, когда перед его истомленною душой выдвигают новую грозу, которой еще нет, он не понимает: «откуда господа узнали?» Узнать, по его мнению, «волю Божию» нельзя. Значит – это или выдумка, или… зависит от самих пророков…

Таково психологическое основание нелепой формулы: «холера выдумана, народ умирает от докторов», которая облетела всю Россию. Факт, исполненный самого печального и рокового значения: в XIX веке одна часть русских людей заподозрила другую в коварной выдумке, прикрывающей намерение – огульных, массовых и систематических убийств.