11. Найт

Лучше бы она промолчала, ушла без объяснений: это оставило бы хоть какую-то надежду, пусть минимальную. Я не почувствовал облегчения от того, что теперь поведение Трай стало понятным, – напротив, мое состояние было сродни отчаянию смертника, получившего сообщение о том, что отвергнута его последняя апелляция. Возможно, Трай ждала сочувствия: вряд ли она открыла нам свой секрет только для того, чтобы поторопить Программера, который медлил с отпиранием двери. Мне трудно трактовать иначе ее внезапную откровенность. Конечно, она хотела услышать слова симпатии и утешения; но я был тогда слишком поглощен собственным горем, чтобы сочувствовать кому-то другому.

Кто бы утешил меня самого… Жизнь кончилась; отсрочка на месяц ничего не меняла. Проклятые снаружисты! Если бы не их наружные проблемы, болезни и смерти, мы жили бы вечно, не зная беды и несчастий! Причем проблема не ограничивалась гибелью Трай. Даже если бы на этот раз произошло чудо и ее снаружист выздоровел, продолжив таким образом мое общение с Постумом, нам всем так или иначе когда-нибудь пришел бы конец – не сейчас, так через год, два, пять, десять… Как я уже сказал, длительность отсрочки ничего не меняла! Удивительно, но по-настоящему я осознал это только теперь, когда отвлеченный принцип вдруг обрел осязаемую конкретность. Почему? Разве до этого мне не было известно о неминуемой смерти каждого из снаружистов? Каждого – в том числе и моей толстухи…

Я повернулся к ней, чтобы влепить ей порцию горьких упреков – обычно после этого мне становилось легче. Повернулся – и оторопел. Ее не было! Вернее, она была, но не так, как раньше, в отдельном, четко отличимом от меня виде. Теперь я не мог избавиться от странного чувства, будто мы превратились в одно целое, неразделимое существо. Это и пугало, и радовало одновременно; я даже глянул в зеркальную дверцу аппаратного шкафа, едва ли не ожидая увидеть там высокого широкоплечего красавца – такого, каким я выглядел в Хайме. Увы, в стекле отражалось всё то же расплывшееся тело пожилой женщины, моей незадачливой снаружистки… почему же я ощущал его своим? Что за чертовщина?

Тем временем Трай, так и не дождавшись никакой реакции, вернулась к столу. По-моему, она наслаждалась произведенным эффектом.

– Ответьте уже что-нибудь, не молчите… Вы же такие красноречивые.

Мы с Программером по-прежнему молчали.

– А знаете, – задумчиво сказала Трай, – я ведь впервые произнес это вслух. Не потому что скрывал, а просто не с кем поговорить. Я ведь живу один. А с доктором в кабинете не побеседуешь. Там сплошной монолог, причем не твой. Театр одного актера, где ты – зритель. А сейчас вот… как-то легче стало.

– Может, что-то еще можно… – начал было Программер, но Трай сразу перебила:

– Нет-нет, не надо. Я же говорю, это такая стадия, на которой чудес не бывает.

Мы помолчали еще какое-то время, затем Трай хлопнула себя ладонями по коленкам и поднялась со стула.

– Вот и поговорили. Теперь откроете?

– Погоди, Трай, – остановил ее я. – Я с тобой.

Не знаю, что это меня вдруг стукнуло. Не знаю даже, кто это произнес: я, моя снаружистка или наше новое совместное существо, гибрид, неведомая зверушка… Трай удивленно подняла брови:

– Найт, ты что, не понял? Я возвращаюсь умирать. К своей постели и своим ампулам. Я живу на морфии.

– Ты живешь одна. Тебе понадобится помощь.

– Что ж, – она улыбнулась какой-то неопределенной улыбкой. – Если тебя не пугает… не знаю, представляешь ли ты, какие картины тебе придется наблюдать…

– Ты моя жена, – напомнил я. – Мы расписались в хаймовской мэрии. Подожди, я только переоденусь.