– Кассиэль…
Что-то тяжелое сбило меня с ног, и я поднялась в воздух. Лодыжек коснулся ветер от промчавшегося мимо автомобиля, пока меня затягивало в омут черных глаз. Я очутилась в кольце сильных рук – и крыльев. Кас перевернулся в воздухе и упал на спину, прижимая меня к себе и принимая основную силу удара. Затем перекатился, укладывая меня спиной на асфальт и заслоняя своим огромным телом от дождя. От всего мира.
Я уставилась на его лицо – бескровно-белое, с черными провалами вместо глаз. Но исходящий от них ледяной ужас растопила любовь в моем сердце. Она росла до тех пор, пока не стало казаться, будто сердце вот-вот разорвется.
Я очертила пальцами линию его подбородка, стерла дождевую воду, стекающую ручейками по резким контурам скул, с его полных губ.
– Ли’или, – произнес он глухим голосом.
Я обхватила лицо Каса обеими ладонями. Смотрела долго. Его глаза затягивали, и я не могла отвести взгляд. Пока нет.
– Скажи это, – прошептала я, проваливаясь в темноту.
– Моя жена…
21
В квартире было темно, а за окном бушевало ненастье. Я села на кровати, дрожа в мокрой одежде. Кассиэль стоял у окна, собранный и неподвижный. Статуя на страже, погруженная в темноту. В каждой напряженной линии его тела читались непоколебимость и тревога.
Сверкнула молния, осветив его гладкие черные крылья.
– Кассиэль, – тихо позвала я.
Он вздрогнул, и его крылья слегка приподнялись.
– Астарот все больше наглеет. Я не позволю ему тебе навредить, Люси. – Он фыркнул. – Больше, чем уже успел.
– Он вселился в Гая, – сказала я, слезая с кровати. – Чтобы предложить мне поехать на Шри-Ланку. Зачем ему это?
Кассиэль стиснул зубы.
– Чтобы ты слепо брела по улице под ливнем, одинокая и безутешная. Чтобы заманить тебя теми же дьявольскими обещаниями, которые он давал мне. – Демон перевел на меня свой черный взгляд. – Он ждал тебя на Другой Стороне, Люси, готовый подхватить, как только ты упадешь.
– Ты тоже сыграл свою роль в том, чтобы я чувствовала себя одиноко, – заметила я, придвигаясь ближе. – То, что ты сказал на свадьбе…
Он вздрогнул, как от удара хлыстом, и его голос сорвался.