Была еще и другая листовка, на ней было нарисовано, как немцы делятся с пленными красноармейцами хлебом и папиросами.

Гуляев посмотрел на вонючего Клауса. Его лицо опять облепили мухи.

«Будем соседями», — подумал он.

Тяжелели веки, закрывались глаза. «Может, так и умереть?»

Из забытья его вытащил чей-то хриплый голос.

— Это ж Гуляев! Живой! Уснул, наверное… Эй!

Он приоткрыл глаза.

Это шли парни из пятого взвода. Семеро. Ободранные, тощие, небритые. Они брели в сторону немецких позиций. Один из них держал над головой белое полотнище из обрезанного исподнего.

— Вы что? — пролепетал Гуляев. — Сдаваться?

Тот, что разбудил его голосом, хмуро кивнул.

Второй, как бы извиняясь, несмело сказал:

— Что еще делать, товарищ старший лейтенант. Вы с нами или как?

— Да ну вас на хер, — огрызнулся Гуляев.

Боец понимающе кивнул, и они двинулись дальше.

Гуляев взглянул на остатки смятой папиросы в траве.

И тут же, вздохнув, громко сказал:

— Стоять! Помогите подняться.

Его взяли под руки, помогли встать. ППШ поднимать не стал. Побрели вместе.

Через двадцать минут вдалеке зазвучали винтовочные хлопки.

Тот, что шел спереди, поднял высоко над головой белое полотнище и заорал что было сил: