Гуляев встал с кровати и пошел к открытой двери, застегивая на ходу китель. По коридору послышался топот каблуков.
Когда он вышел из комнаты, оказалось, что у противоположной двери столпились трое девушек. Одна из них заглянула внутрь и резко завизжала, прикрыв рот рукой. Из-за их спин он не мог видеть, что творится в комнате — только чьи-то грязные сапоги на кровати.
— Убили! — крикнула девица.
И обернулась на Гуляева с лицом, полным ужаса.
— Это он! — заверещала другая.
Наконец Гуляев смог увидеть, что творится в комнате.
На залитой кровью кровати лежал с простреленной головой Аксель Вебер, неприлично трезвый офицер.
* * *
Из письма Марии Гуляевой на фронт, июнь 1942 года
Дорогой Ванечка!
С марта ничего не пишешь. Мы очень переживаем. Новости с фронта поступают плохие, верим, что ты жив и сражаешься за нас с Лёшенькой.
С Лёшей все хорошо, переболел краснухой, очень переживала, но сейчас он здоров. Показываю ему твои фотокарточки.
Сама сейчас, в Ташкенте, много работаю, шью форму для армии. Все руки в мозолях, да и постарела за эти месяцы как на годы, шучу, что приедешь и не узнаешь, захочешь новую жену.
Вспоминаю сейчас наше знакомство, какой ты был милый и прекрасный, очень хочется снова увидеть тебя таким же. Но, боюсь, война сильно изменила тебя, как и меня, как и нас всех.
Помню, как мы хотели в кино, но заболела мама, а ты приехал к нам и накопал мешок картошки.
Хочу верить, что мы увидимся и снова будем счастливыми, как прошлым летом.
Сколько всего за год пережилось! И это переживется, милый.
Сражайся, пожалуйста, и возвращайся живым. Лёшенька ждет тебя, наверное, совсем не признает, спросит: «Что за дядька непонятный приехал?»
Все очень верим в тебя
Люблю, целую.
Маша.
