Опять в лагеря? Или тюрьма? Или смерть? Может, фронт?

Лучше, конечно, фронт.

Опять вспомнил сон в борделе и черное, распухшее лицо вонючего Клауса.

И другого мертвого немца — Акселя Вебера, лежавшего с простреленной головой на окровавленной кровати.

Кто, как, почему…

Может, и правда он, Гуляев, сделал это в пьяном угаре? Вебер вел себя мерзко. Оскорблял, называл свиньями. Заслужил.

Цвайгерт…

Куда он пропал? Кто он такой? Что он такое?

Спустя два часа снова затопали сапоги, и с лязгом открылась железная дверь.

Охранник скомандовал на выход, заставил повернуться, заковал в наручники, повел по ярко освещенному коридору.

«Шлепнут прямо здесь?» — мелькнуло в голове у Гуляева.

Но за поворотом его затолкнули в комнату допросов. Выглядела она светлой, чистой, просторной. За резным дубовым столом с кипой документов сидел тот самый хмурый и седоволосый, что встретил Гуляева в машине. Его пальто и шляпа висели на крючке, а сам остался в клетчатом костюме с острыми лацканами и черным галстуком.

С портрета на стене ледяным взором глядел фюрер.

Седоволосый жестом попросил снять наручники, пригласил Гуляева сесть. Несколько секунд молча оглядывал его, а затем, дождавшись, пока уйдет охранник, сухо заговорил:

— Отдел по борьбе с противником и саботажем, инспектор криминальной полиции Вальтер Келлерман. Рад знакомству.

— Поручик Гуляев, отдел восточной пропаганды особого назначения, ранее старший лейтенант Красной…

— У вас идеальный немецкий, — перебил его Келлерман. — Работали учителем немецкого в Линдеманштадте, верно?

— Где?

— Так теперь называется город Красногвардейск.

Он кивнул, сглотнув слюну.