— Нихт шиссен! Нихт шиссен!

В зелени деревьев замелькали люди в серой форме.

Приближалась немецкая речь.

И Гуляеву вдруг отчетливо показалось, что где-то это уже было.

Но где? Где и когда?

Точно было. Именно эти крики, этот лес, эти немцы, это белое полотнище, и вот он точно так же поднимает руки…

— Стоп-стоп, — забормотал он. — Ведь все это было. Было!

Он испуганно оглядывался, бойцы недоуменно смотрели на него.

— Ты это… Держись, — сказал кто-то рядом. — Теперь все закончится.

— Нет-нет, — он испуганно замотал головой, — все только начинается.

Ему хотелось опустить руки и побежать назад, сильно заколотилось сердце, он уже видел и слышал все это, и эти слова «держись», и этих немцев, которые уже держали их на прицеле, и этот крик «бросайте оружие»…

Все это уже произошло.

И это можно было изменить прямо сейчас.

Если бы не попросился с ними. Если бы ушел с Русановым.

Теперь поздно.

Он открыл глаза и увидел в бордовом свете потолок с роскошной белой лепниной. На стене висел охотничий гобелен.

Гуляев лежал на кровати в расстегнутом немецком кителе. Вдалеке играла музыка из патефона.

Дверь в комнату была распахнута.

Из коридора грохнул выстрел.

Гуляев подскочил на кровати, ничего не понимая: «Это сон? Что вообще случилось? Какой выстрел? Был Цвайгерт, и он стрелял… — Ощупал лоб. — Глупость какая-то. Была какая-то страшная церковь и говорящий червь, а потом Волховский фронт, и эти воспоминания казались такими реальными, будто все это произошло буквально только что, пару минут назад. А этот выстрел сейчас? Тоже показалось?»