– Ничего. Просто поговорить об искусстве. У меня не было осмысленной беседы о живописи уже…
– Да?..
– Очень давно. С тех пор как я переехала в Килберн. Когда выглядишь как я, тебя не воспринимают всерьез.
– У меня те же трудности.
– Ты тоже женщина, да?
– Нет, но я выгляжу младше своих лет, что ставит меня в невыгодное положение.
– Я тебя умоляю. Даже не сравнивай.
– Ладно, мы отошли от темы. – Пока он затягивался и смаковал дым, его рука, поддавшись старой привычке, повисла на спинке стула. – Тебя
– Какой ты самонадеянный.
– Да, знаю. – Уилфред подался вперед: – Дай мне время, и я объясню.
– Уже за полночь.
– Пять минут.
Я откинулась на спинку стула:
– Три.
– Тогда начну с диптиха. Квинтэссенция творчества Элспет Конрой.
Я рассмеялась:
– Откуда тебе знать?
– Легко. Я не читаю брошюрки для прессы. Отправляю их прямиком в мусорное ведро. И просто ищу картину, которая вызовет во мне отклик. Я сразу понял, что диптих создавался по другим законам, чем остальные полотна.
– Ты даже не видел моих старых работ? Тогда это нечестно.
– Контекст переоценен. Знаком я с твоим творчеством или нет, не имеет значения. Я не художник, но я вижу, когда автор в гармонии с собой, а не пытается эту гармонию имитировать ради выставки. В современном искусстве многое можно подделать, но только не эмоцию. Эмоция должна быть на холсте, а не прилеплена задним числом. И это различие – самое важное, что может донести критик. Не все способны заметить разницу, для этого мы и нужны. Изложу ли я свои мысли в “Стейтсмене” или буду ораторствовать, стоя на ящике в парке, это уже неважно. Настоящие художники так редки, что современное искусство все труднее обосновать. Большинство людей уже не отличит кромешную тьму от слепоты, поэтому наши интересы и совпадают. Мне нужно, чтобы художники вроде тебя создавали великое искусство, тогда мне будет на что проливать свет. А тебе нужны критики вроде меня, иначе никто не заметит твои работы. Таковы правила игры. – Он залпом допил дайкири и поморщился от кислинки. – Давай я закажу еще?