Виктор считал, что справиться с тревожностью можно, лишь разобравшись с ее причинами. Несколько занятий мы обсуждали происшествие в кальдарии, ночь с Уилфредом Сёрлом, мои чувства к Джиму Калверсу и мое детство в Клайдбанке – без видимых результатов, если не считать зыбкого чувства вины, какое возникает, когда поверяешь свои тайны посторонним. Иногда Виктор просто бродил в тумане, пытаясь связать вещи, между которыми не было никакой связи. А иногда ему удавалось найти в моей голове мысли, о существовании которых я даже не подозревала.

– А Сёрл? – спросил он на одном из первых сеансов после перерыва. – Как тебе кажется, испытал бы он облегчение?

– Да он бы закатил вечеринку.

– Но ты ему не сказала.

– Нет.

– Как считаешь, это справедливо?

– Да плевать я хотела.

Виктор задумчиво хмыкнул.

– А ты? Ты испытала облегчение?

– Не знаю. – Молчание затянулось. Я соскабливала ногтями краску с костяшек. – Не могу сказать, что тогда не испытала. Но теперь я отношусь к этому иначе.

– Где ты взяла мяту?

– У Дулси.

– А она где?

– Купила у какой-то китаянки. Кажется, на Портобелло-роуд.

– Понятно. – Виктор отложил свои записи и подался вперед: – Как думаешь, ты хотела бы в будущем завести детей?

Я пожала плечами:

– Я могу без них жить. Я много без чего живу.

– Например?

– Без любви, скажем. Без близости. Привязанности.

– Еще не все потеряно. Ты молода.