Виктор поставил чайник на плиту. Одной рукой он оглаживал бороду, будто пытаясь ее снять.

– Пока ты спала, я разглядывал твою работу. Надеюсь, ты не против. – Он указал на неоконченное полотно у стены.

Повернувшись на стуле, я злобно уставилась на холст. Все недочеты сразу бросались в глаза.

– Мне все равно. Там и смотреть не на что.

– Я бы так не сказал.

– У тебя сомнительный вкус. Взять хотя бы твой кабинет.

– А что с ним не так?

– Ничего, – ответила я. – Если ты любишь такой вот академический стиль.

– Я просто обожаю такой вот академический стиль. Именно к такому вот академическому стилю я и стремился. Поэтому я с легкостью парирую этот удар. – Он замахнулся воображаемой ракеткой, и при виде его нелепой гримасы я не удержалась от смеха. Но его следующие слова стерли улыбку с моего лица: – И все-таки позволь спросить о кораблях.

– Пока это только замысел, – ответила я. – И не очень удачный, как выяснилось.

– Да, но корабли. Я думал, ты пишешь для обсерватории.

– Пишу. Писала.

Я начала рассказывать про связь астрономии с мореплаванием, но Виктор погрозил мне пальцем:

– Я не это имел в виду. Просто любопытно, что ни одна картина тебя не увлекала, пока ты не взялась писать корабли, хотя работа задумывалась о звездах. – Он скрестил руки на груди. – А еще интересно, что ты не упомянула об этом на нашей последней встрече.

– Какая разница, что я пишу?

Я не понимала, почему он так привязался к этой теме.

– Ну, во-первых, мы могли бы поговорить о том, что для тебя значат эти корабли, и ты не довела бы себя опять до такого состояния. – Он склонился надо мной. – Мы не сможем вечно ходить вокруг да около того, что произошло на “Куин Элизабет”.

Я в досаде взъерошила волосы.

– Знаешь, в чем беда психиатрии? Все непременно должно быть связано. Мне просто понравилась идея. Я загорелась. Да и корабли там совсем другие!

– Тогда что случилось? – невозмутимо спросил Виктор. – Почему ты не дописала картину?