Он, наконец, поставил бутылку и бокалы в высокую траву и подошел ко мне.

— Джульетта, — сказал он, понизив голос. — Я привел тебя сюда не для того, чтобы играть в Нино или Париса. Мы пришли сюда потому, что здесь все закончилось… — Он поднял руку и благоговейно коснулся моего лица, как археолог, откопавший, наконец, свой драгоценный артефакт, который искал всю жизнь. — И это хорошее место начать все заново. — С тревогой вглядываясь в мое лицо, он поспешно прибавил: — Прости, что я раньше не рассказал правды. Я надеялся, мне не придется. Ты постоянно спрашивала о Ромео, какой он да где он… Я надеялся, что, — он печально улыбнулся, — ты меня не узнаешь.

Я уже знала то, что он пытался мне сказать, но его серьезность и волнение тронули меня неожиданно глубоко и я не могла быть шокирована больше, если бы приехала в Рокка ди Тентеннано, не зная абсолютно ничего.

— Джульетта… — Он пытался поймать мой взгляд, но я упорно отводила глаза. Я ждала этого разговора с того момента, как узнала, кто он на самом деле, и сейчас мне хотелось, чтобы он повторял свои слова снова и снова. Но я носилась с этой поднятой эмоциональной перчаткой уже пару дней, и хотя Алессандро об этом не знал, я решила — пусть тоже помучается.

— Ты мне лгал.

Вместо того чтобы отступить, он придвинулся ближе.

— Я никогда не лгал тебе о Ромео. Я лишь сказал — он не тот человек, каким ты его себе представляешь.

— И просил меня держаться от него подальше, — напомнила я. — Предлагал лучше выбрать Париса.

Он улыбнулся при виде моей обвиняющей гримасы.

— Ты сама назначила меня Парисом.

— А ты позволил мне поверить!

— Да, позволил. — Он нежно коснулся пальцем моего подбородка, словно удивляясь, отчего я не позволяю себе улыбнуться. — Потому что знал, что ты хочешь видеть во мне врага. Только на таких условиях ты соглашалась общаться со мной.

Я открыла рот возразить, но поняла, что Алессандро прав.

— Все это время, — продолжал Алессандро, видя, что победил, — я ждал удобного момента. Я думал… После вчерашнего, у Фонтебранда, я надеялся, что ты обрадуешься. — Его палец задержался в уголке моего рта. — Мне казалось, я тебе… нравлюсь.

В наступившей тишине его глаза подтверждали все, что он сказал, и молили меня ответить согласием. Я заговорила не сразу; приложив ладонь к его груди, я ощутила теплое биение его сердца, и вдруг иррациональная, экстатическая радость — я и не подозревала, что умею так радоваться, — поднялась во мне, переполняя душу и требуя выхода.

— Да, нравишься.

Сколько длился поцелуй, я не знаю. В жизни бывают мгновения, которых не выразить бесстрастными показаниями секундной стрелки. Когда мир, бешено вращаясь, вернулся, наконец, из неведомых заоблачных высей, все стало ярче и обрело новую ценность, словно Вселенная прошла глобальное обновление, пока я не смотрела… Или прежде я не смотрела толком?

— Как я рада, что ты Ромео, — прошептала я, уткнувшись лбом в его лоб. — Но даже если бы ты им не был, я все равно…

— Что?

Я смущенно опустила глаза.