И все, что скрыто в вашей чудной книге,
Ты в выраженье глаз моих открой.
Это была единственная ясная шекспировская цитата во всем блокноте. Некоторое время мы молча смотрели на нее.
— Эти слова, — сказала я, наконец, — сеньора Капулетти говорила о Парисе, но здесь неточность: не «в вашей чудной книге» и «в выраженье глаз моих», а «все, что скрыто в чудной книге той, ты в выраженье глаз его открой».
— Ну, ошибся человек… — предположила Дженис.
Я придавила ее взглядом к кровати:
— Чтобы мама цитировала Шекспира с ошибками?! Не верю! По-моему, она специально так написала, чтобы зашифровать какое-то послание.
Дженис села. Она обожала загадки и тайны, и в первый раз после звонка Алессандро у нее сделался заинтригованный вид.
— А в чем послание? Кто-то где-то скрывается, но мы можем его найти?
— Здесь говорится о книге, — сказала я. — У Шекспира дальше речь идет о книге без обложки, которая ждет, какой ее украсит переплет. По-моему, искать надо в книге.
— Тогда не в одной, а в двух, — заметила Дженис. — В вашей, то есть нашей, книге и ее книге. Своей книгой мама называет глаза. А «чудная книга», по-моему, вот… — Она постучала по странице блокнота.
— Но здесь нет ничего скрытого! Есть выражение «читать между строк» или там «заметки на полях», но в блокноте же одни… — Я начала энергично перелистывать страницы, и тут впервые мы заметили на полях цифры, проставленные, как мне показалось, в случайном порядке. — Боже мой, ты права! Отчего же мы раньше…
— Потому что специально не искали, — перебила Дженис, забирая у меня блокнот. — Если эти цифры не обозначают строки и страницы, то я испанский летчик.
— Страницы чего? — спросила я.
Ответ пришел нам в головы одновременно. Если блокнот был ее книгой, тогда дешевый томик «Ромео и Джульетты», единственная книга в шкатулке, автоматически становился нашей книгой. А номера страниц и строчек наверняка относятся к избранным местам шекспировской пьесы. Ну, просто одно к другому, елки-палки…
Мы одновременно сунули руки в шкатулку, но ничего не нашли. Только тогда до нас дошло, что именно пропало днем из номера. Потрепанный томик исчез.
Дженис всегда спала — из пушки не разбудишь. Раньше меня бесконечно раздражало, что она спокойно сопит под пронзительный трезвон будильника и даже не протянет руку, чтобы нажать кнопку: в конце концов, наши комнаты были напротив, и мы привыкли спать с приоткрытыми в коридор дверями. Отчаявшись, тетка Роуз перебрала все будильники в городе в поисках чего-то монструозного, способного поднять мою сестрицу с кровати и выгнать в школу, но так ничего и не нашла. У меня до самого колледжа на тумбочке стоял розовый будильничек со Спящей красавицей, а Дженис, в конце концов, презентовали настоящий промышленный прибор, который Умберто лично доводил до ума плоскогубцами на кухонном столе. Это чудо мысли ревело как тревожная сирена на ядерном заводе, но все равно единственной, кто просыпался от этого звука с воплем ужаса, была я.
Наутро после позднего ужина у маэстро Липпи я с изумлением увидела, что Дженис не спит, а смотрит на первые золотые блики рассвета, проникшие в спальню через жалюзи.
— Кошмары мучили? — спросила я, думая о безымянных призраках, всю ночь гонявших меня по замку из моего сна, все больше походившему на Сиенский собор.
— Не могла заснуть, — сказала сестра, повернув ко мне голову. — Пожалуй, съезжу-ка я сегодня в мамин дом.