Я судорожно выдыхаю.

– О чем?

– О том, чтобы сдаться. Поехать со мной домой, отдаться мне.

В ответ на его слова я невольно раздвигаю ноги. Мои пальцы сжимаются на его рубашке, но я не знаю, чего хочу больше – оттолкнуть его или притянуть ближе. Я вечно колеблюсь между двумя крайностями и сама не знаю, что выберу в итоге.

Но потом я вспоминаю Грега, который пришел в бар без Джессики.

– Я не могу. Я не должна, – говорю я в отчаянии. – Прости.

Он кивает и закрывает глаза.

– Да. – Кэл делает глубокий вдох, отстраняется и садится. – Оно и к лучшему.

Какое-то время мы молча сидим рядом, слушая смех, доносящийся через тонкие стены.

– Нам… Нам лучше вернуться в дом. Мама точно подглядывала из-за штор. – Я стараюсь, чтобы мой тон звучал непринужденно.

Кэл снова кивает.

– Да. А собаки наверняка съели мой банановый хлеб. – Кэлу тоже не удается добавить в голос легкости.

Не глядя друг на друга, мы встаем, и я бросаю взгляд на наши творения.

В снегу остались рисунки двух ангелов, и я не сомневаюсь, что третий смотрит на нас с небес.

От этой мысли у меня сжимается сердце. Я перевожу взгляд на Кэла, который смотрит не на ангелов, а на ночное небо. Поколебавшись пару секунд, он направляется к дому и заходит в дверь.

Я снова смотрю на снежных ангелов.

Рядом друг с другом, побольше и поменьше, под светом звезд и уличного фонаря. Ангел Кэла чуть смазался с одной стороны после несостоявшегося поцелуя.

Я невольно улыбаюсь.

«Расстраиваться в хорошем смысле», сказал он, и я не поняла этих слов. Но теперь, кажется, понимаю. Теперь мне стало ясно.

Иногда нас расстраивают хорошие вещи.