— Надеюсь, с ней ничего не случилось…

Я сказал, что все в порядке, она же уличная кошка, хитрая и умная.

Но, кажется, я тебя не убедил.

Однажды ты очень расстроилась.

Мы валялись на кровати в гостевой спальне. Почему-то тебе нравилось это место; ты говорила, оно напоминает пещеру. Свет из окна падал сквозь листья деревьев. Я сам почти не использовал эту комнату, но, когда ты была тут, я присоединялся к тебе.

Телефон был у меня в руках; мы читали чью-то статью об эксцентричном художнике, который построил себе музей на острове, когда мне пришло сообщение.

Ты мой, а я твоя.

Ты была безутешна.

Я извинялся; ну да, я разговаривал с ней, пока тебя не было поблизости, ну да, я согласен, это ужасно.

Ты была так расстроена, что ушла.

Я спросил, вернешься ли ты, но ты лишь захлопнула дверь такси прямо перед моим носом.

Так что через несколько часов я поехал за тобой.

Я знал, где ты снимаешь жилье. Это было недалеко. Там же, где руины и бар снаружи-внутри, где нам так нравилось бывать. Я подождал под дверью, и ты в конце концов впустила меня, хотя и не разговаривала со мной. Ты вообще вела себя так, словно меня не было рядом.

— Сядь, ну пожалуйста, — умолял я.

Ты послушалась. Присела на край подушки подальше от меня, словно не могла перенести моих прикосновений. Откуда-то из другой комнаты доносилась песня «Зажги нас изнутри забавы ради»[5].

Когда ты смотрела на меня, я видел только злость и обиду, и только раз, мельком, надежду. Что я вдруг скажу, что брошу ее ради тебя, что, кроме тебя, нет больше никого.

Но я не таков.

И этого не будет.

Я же с самого начала совершенно ясно это сказал, да?

Но мне было невыносимо потерять тебя даже на такое краткое время, потому что я не могу жить с потерей. Я словно израсходовал все силы тогда, когда потерял жену в той аварии. Жизненный запас потерь был истрачен за ночь. Вот почему я всегда позволяю всему происходить так, как оно идет, пока оно не иссякнет. А раз я не могу принять решение об уходе, единственным выбором остается просто быть.