— Да.

Я прижимаю ладонь к груди:

— Благословен будь Праотец. — Бог пребывает среди наших предков, среди их душ, которые провожает в Другой мир. — Благословенно будь стадо его.

Я жду, пока отец тихо повторит за мной слова молитвы.

Затем я говорю:

— Я знаю про мужей клана.

— А про жен?

— Слышала разговоры.

— Толки о том, что моя мать была тяжелым человеком? — спрашивает отец. — Что без прислуги она стала особенно сурова к супругам моих братьев?

Вроде того. Старец рассказывал, что она нещадно их шпыняла. — Они были лишними ртами.

— Супруги братьев видели, что я работаю в кузне один — а я был тогда чуть старше тебя. Они знали, что купцов не впечатлил мой оловянный кувшин, поскольку за него я получил совсем крохи: пару брусков железа да отрез шерстяной ткани. Одна за другой женщины с детьми сбежали в Городище.

Похоже, неопределенность жизни вдали от дома пугала их меньше, нежели ясное понимание того, что ждало их на Черном озере.

Отец вздыхает:

— К тому времени, как мать переселилась в Другой мир, все они уже ушли.

Дальше мы шагаем молча, и, хотя отец у меня за спиной, мне ясно видно его страдание. Я осознаю это еще до того, как мысли отца — ррраз! — внезапно возникают у меня в голове, и впервые понимаю, каким бременем лежат на нем напутственные слова его матери: «Не оскорбляй память отца. Верни достоинство нашему роду».

Молчание между нами сгущается. Я волочу ногу, шелестя палой листвой. Поднимаю палку, хлещу по придорожным кустам. Тропа расширяется, и когда я замедляю шаг, чтобы пойти рядом с отцом, он наконец говорит:

— Я начал изготавливать простые котлы и кухонные ножи; купцы могли обменивать их в Городище. Я и гвозди делал — а мой отец отправлял Старого Плотника в кузни поплоше. — Он похлопывает по холщовому мешку, привязанному к коробу с гвоздями, который мы везем на тележке; сквозь ткань проступают изящные очертания бронзового блюда. — Прежде оно висело над входом в кузню.

Я представляю, как отец снимает блюдо, в последний раз проводит большим пальцем по выпуклым завиткам, вставкам алого стекла, а затем убирает с глаз подальше, туда, где изящное изделие больше не сможет насмехаться над его автором, кующим кухонные ножи и гвозди.

Мне приходит в голову, что в мешке может скрываться и другое творение отца — слишком маленькое, чтобы заметить его через холстину. Сейчас не совсем подходящий момент, но я дождусь возможности подтвердить догадку. «Отец, — скажу я, — можно мне подержать блюдо?» Он согласится. И только после того, как оно окажется в моих руках, под холстиной проступят очертания меньшего предмета — серебряного амулета, предназначенного завоевать сердце моей матери. Теперь отец везет его с собой, чтобы вернуть клану покровительство Вождя.

Я сжимаю руку отца, толкающую тележку, и он с улыбкой говорит: