Глубже погрузив руки в клевер, я отзываюсь:

— Ты вел себя очень храбро.

— Помнишь римлянина, который показал мне свои латы?

— Да.

Звезды над головой сияют, и каждая блестит так, словно это солнце играет на далеком клинке.

Отец молчит, и я начинаю опасаться, что он вспоминает хитроумное устройство панциря, но тут слышу ответ:

— Я осмелел из-за его доброжелательности. Казалось, он чувствовал себя обязанным после припарок твоей матушки. Он признался, что она напоминает ему знакомую девушку. Та же грация, сказал он.

Я жду.

— Я вышел за ним на улицу, чтобы показать амулет. И попросил отнести вещицу своему вождю: вдруг тот закажет мне меч или бляху на щит.

Я вспоминаю, как отец нерешительно топтался в дверях, глядя вслед римлянам. Думал ли он, выходя в темноту ночи, о последних словах своей матери: «Не оскорбляй память отца. Верни достоинство нашему роду»? Я сидела тогда, не в силах ничем заниматься, с отчаянием ожидая, когда он войдет в дом, и он пришел мрачнее тучи.

— Он огрызнулся, тот римлянин. Сказал, что ими командует не вождь, а легат и что он плевать хотел на любое изделие, если оно изготовлено не римским мастером. — Отец выдыхает сквозь стиснутые губы. — А потом отнял у меня амулет и пригрозил кинжалом, когда я потребовал вернуть крест.

Я думаю о римлянине, легким шагом уходящем в ночь, словно он не сжимал в кулаке украденную вещь — плод чужого труда.

— Твоя матушка ничего об этом не знает. — Отец с виноватым видом пожимает плечами, и я поражаюсь тому, что он сохранил тайну: мне казалось, что у нас только матушка горазда на секреты. Хотя я понимаю, отчего он молчит. Матушка заявила, что бросила амулет в болото, и отец не может признаться, что нашел его, не обнаружив тем самым ее лжи.

— Не буди младенца, пока он спит, — говорю я, и он кивает. В глазах у него, как в стекле, отражается сияние звезд.

Мы вдыхаем сладость клевера, прислушиваемся к уханью совы в отдалении.

— Путеводная, — говорю я, указывая на звезду, ярко сияющую в полуночном небе.

— Ты помнишь?

— Да. — Я словно воочию вижу нашу маленькую семью в точно такую же чудесную ночь.

Матушка лежала на шерстяном одеяле, я — головой у нее на животе, и она учила меня, как определять путеводную звезду. Она объясняла, что такая звезда стоит неподвижно в плывущем по кругу небосводе и всегда указывает путь на север. Отец сидел на корточках, вороша огонь, и в ту великолепную ночь его совсем не волновало, что определять звезды матушку научил Арк.