— А Лис? Он отпустит меня с тобой?

— Я скажу ему, что ты лучше меня умеешь следовать за звездами. — Он улыбается. — Ведь так оно и есть.

Я бросаюсь ему на шею, ноги отрываются от камней, подошвы чиркают по осклизлой поверхности дорожки, уходящей во влажный торф, но меня не волнуют промокшие башмаки.

Мы покажем ему твою силу и выносливость. — Отец уверенно смеется. — И Охотнику тоже покажем.

— Только подумать, — подхватываю я, — хромая девчонка отправится в путь, который, как считает первый человек, только ему под силу!

Отец снова смеется.

— Выйдем с петухами.

Мы продолжаем путь, возбужденно болтая обо всем, что увидим в Городище, — рынок, набитый товарами, высокий, окруженный частоколом холм, на котором живет Вождь с родней.

— Последнюю часть пути мы пройдем по римской дороге, обещает отец.

На Черное озеро приходил купец за колесами Плотника. Он упирал на то, что римляне сослужили для нас хорошую службу, проложив дороги.

В течение своего правления римляне вымостили камнем старую колейную дорогу, идущую от юго-восточного побережья через всю Британию. «Больше ни одна телега на этой дороге, — заявил торговец, — не увязнет в грязи по самую ось. Никогда!»

Я предвкушаю, что увижу город и римскую дорогу. Меня чуть не разрывает от радости: целых шесть дней отец будет только моим! Мне кажется, что вдали от Черного озера он станет говорить более открыто, чем обычно.

Мы приходим туда, где раскисшая от воды тропинка смыкается с гатью. Хотя перелесок сменяют заросли медвяного корня, крапивы и кипрейника, золотистый свет заходящего солнца не пробивается сквозь нависший над болотом туман. Здешний мир — черный и серый. Мы проводим пальцами по колесу Праотца — по ходу солнца — и прижимаем ладони к груди.

Вдоль гати берега, переходящие в болота, щетинятся желтым ирисом, прибрежным щавелем и ситником, а дальше, там, где становится глубже, — плакун-травой и водяным болиголовом. Мы останавливаемся, как всегда, у того места, где дно уходит вниз и озерная жизнь, не вросшая корнями в тину, разлеглась на поверхности: усики болотника, сердечки плавучих листьев водокраса.

Я низко наклоняюсь, отставив назад хромую ногу, сгибаю в колене здоровую и касаюсь кончиками пальцев бревна гати. Отец считает до трех, как делает каждый день, и я срываюсь с места. Любо-дорого посмотреть: хромая девчонка топочет по настилу — топ-шлеп, топ-шлеп — и почти совсем не хромает!