В неловком молчании она собирает кружки, выплескивая остатки пива в огонь, и я решаюсь рискнуть.

— Такие смуглые, — замечаю я, — такие коротышки, все как один. Ты думаешь, он правду сказал насчет закалки железа? — спрашиваю я, хотя собственными глазами видела, как меч согнулся под весом римлянина.

— Хромуша, не сейчас, — говорит отец.

В хижину входит Лис, глаза его оживленно сверкают.

— Ты… — Он указывает на меня — Эй, ты.

Я подхожу ближе к очагу. Лис усаживается на скамью напротив меня, раздвинув ноги и уперев локти в колени. Наклоняется вперед.

— Будешь мне предсказывать, — говорит он.

Я не отвечаю.

— Ты предскажешь исход восстания.

— Я не могу… это так не работает. — По затылку у меня катится пот.

— Тогда расскажи мне, как это работает?

— Не знаю. Я вижу вещи. Они просто приходят.

— Ты будешь предсказывать для меня.

Я мотаю головой вправо, влево: не могу.

Он подходит ближе, наклоняется и шипит так, что на меня летят брызги:

— Провидица или порченая?

Я не могу не повиноваться друиду. Я знаю об этом и все же вновь мотаю головой: вправо, влево. Я не в силах наколдовать видение о восстании, которое он замышляет.

Пальцы Лиса складываются в тугой кулак — и я ожидаю удара. Но он выхватывает из столешницы отцовский кинжал и прижимает лезвие мне к шее.

У меня вырывается вопль, я отшатываюсь Лис швыряет кинжал на пол.

Это предупреждение: я — порченая, и только порченая, если не в состоянии предсказывать по его велению.