Мы быстро приближались к городу, и нас почему-то никто не останавливал. Однако, когда показались первые дома окраины Барауэ, выяснилось, что возле дороги наспех организована оборона.

Танк несколько раз прямо на ходу выстрелил, и впереди выросли пыльные грибы разрывов. Чуть позже бронетранспортёры с МТ-ЛБ, сойдя с дороги, ударили из пулемётов. Закружились пыль и дым от разрывов, послышались крики боли и паники, заглушаемые рёвом двигателей и звуками выстрелов. И оборона прекратила своё существование, даже не успев вступить в бой. Не останавливаясь, танк влетел в город и сразу взял направление на порт. Следом за ним в Барауэ ворвались и все остальные машины.

Последние мотолыги я развернул и отправил на противоположную часть города, чтобы они перекрыли шоссе на выезде. Туда же поехала и бо́льшая часть моего отряда. Для захвата самого города, как и порта, много людей не требовалось. Небольшие штурмовые группы, с грохотом проносясь по улицам городка, без проблем занимали государственные учреждение и портовые объекты города.

Ну, и раз мы всё-таки добрались до вожделенных учреждений, мои солдаты наконец-то оторвались, изымая деньги и ценности в банках. В порту грабежу подверглись все не успевшие отойти от причалов корабли. И нам было без разницы: кому они там принадлежали: американцам, французам или ещё кому. Все мои люди были одеты в обычную военную форму, которую по обыкновению носило пол Африки, и не имели каких бы то ни было знаков различия. Пусть потом разбираются: кто на них напал и почему?

При этом я категорически запретил насиловать и убивать без особой на то надобности. Только если столкнутся с вооружённым сопротивлением. Да и то, обещал по каждому случаю разбираться лично. Наёмники — это ведь не бандиты. Всё можно получить за деньги хозяина, а не от грабежей. Кто платит, тот и ставит условия.

Через час мы взяли под контроль весь город. Правда, большинство судов (особенно катеров и моторок) успели покинуть порт, едва заслышав выстрелы. Однако большим, неповоротливым судам это не удалось по причине скоротечности боя. И они стали моей добычей. Оставив своих людей на контрольных точках, я отправился на другой конец города. Здесь по моему приказу люди готовились к обороне в случае появления правительственных войск.

Танк, каким-то чудом доползший до Барауэ, спрятали во дворе одного из зданий. Остальную технику тоже рассовали везде, где только можно, прикрыв всяким хламом навроде шатров. Как-то неохота мне снова попасть под бомбардировку. А в том, что самолёты опять прилетят, я даже не сомневался. Слишком близко как до столицы, так и до её аэропорта. Так что самолёты обязательно будут, может, не сразу, но точно прилетят. И как в воду глядел! Ну, или с духами Африки общался.

Примерно через полчаса, когда к городу уже безо всякой опаски приближались части огаденских повстанцев, послышался лёгкий далёкий гул. С каждым мгновением он нарастал и становился ощутимо тяжелее. Летящую на нас опасность успели вовремя заметить, и со всех сторон тут же раздались крики:

— Воздух!

Сразу же передали по радио о тревоге и в порт, и по всему городу.

Гул нарастал, и вскоре мы заметили две чёрные точки. Самолеты сделали один круг над городом и, не увидев средоточия войск противника, понеслись дальше, направляясь в сторону двигавшихся по шоссе войск огаденцев. И через пару минут оттуда послышались глухие взрывы авиационных бомб.

Всё это время я сидел возле нашей зенитки, задрав голову вверх. Хорошо бы на обратном пути подстрелить хотя бы один из самолётов! Однако, не успели прогреметь первые взрывы, как в небе появился ещё один самолёт, стрелой промчавшийся вслед за первыми двумя. На этот раз истребитель.

Вслед за первыми взрывами вскоре раздались другие, чуть менее громкие, зато более частые. А сразу за ними донёсся грохот очередей автоматических пушек истребителя. Вражеский пилот беспрепятственно расстреливал машины, пытавшиеся спрятаться в городе или бросившееся врассыпную с дороги. И, судя по вспыхивающему то тут, то там пламени, делал он это довольно удачно.

Со стороны шоссе вверх поднимались густые чёрные струи дыма. Это горели подбитые бомбами и расстрелянные из автоматических пушек грузовики и бронетранспортёры повстанцев. Досталось им хорошо!

А самолёты, словно чувствуя свою безнаказанность, продолжали кружить над разбитой в хлам колонной, закидывая их остатками бомб и расстреливая из пушек и пулемётов. Мы же, находясь в относительной безопасности, просто притаились и ждали. А вот не надо было нас посылать вперёд…

Лётчики, вероятнее всего, подумали, что огаденцы город взять ещё не успели, и вывалили весь свой боезапас на очевидно видимые им колонны. Отбомбившись и расстреляв основной боекомплект патронов и снарядов, самолёты взяли обратный курс. Всё это время я просидел в кресле ЗУ-23, в простонародье ласково именуемой Зульфиёй, крепко вцепившись в рычаги независимого ручного спуска. Приняв эликсиры, увеличивающие концентрацию и зрение, я терпеливо ожидал врагов.

Наконец, появились самолёты. Первым проскочил истребитель, за ним шли два более громоздких штурмовика-бомбардировщика. Выцепив ведущего и плавно сопровождая его движение обеими стволами зенитки, я со всей силы надавил на рычаги. Зэушка вздрогнула и выдала громкое, почти сдвоенное: «Туф-туф!», одновременно выплёвывая из пары своих стволов малокалиберные снаряды. Ведя стволами вслед улетающему прочь самолёту, я переключил управление и нажал на спусковую педаль. И давил на неё, сотрясаясь всем телом от отдачи и посылая вслед самолёту не только смертоносные куски железа, но и яростную ругань.

Правда, это не особо помогло: половина снарядов вполне ожидаемо не нашла цели. Лишь какая-то часть задела самолёт, прошив его обшивку и крылья. Однако существенных повреждений ему это не нанесло. Лётчики даже не сразу поняли, что по ним стреляют. А вот когда поняли, было уже поздно.

Один из снарядов попал в правый двигатель древнего двухмоторного штурмовика. Тот сразу же забарахлил и, окутавшись густым облаком чёрного дыма, загорелся. Ещё один снаряд удачно попал в топливопровод и перебил его. Самолёт начал быстро терять горючее, отчего стал снижаться. Огонь быстро перешёл с крыла на фюзеляж и вскоре весь самолёт горел. Лётчик, поняв, что машина скоро рухнет, бросил её и катапультировался.

Потеряв последние остатки управления, штурмовик вошёл в штопор и, бешено крутясь вокруг своей оси, пылающим факелом врезался в землю чуть правее трассы. Грянул мощный взрыв, и к небу взметнулось густое облако дыма и огня. Звук взрыва пронёсся над нами, и всё затихло. Только слышался треск пламени, яростно вгрызающегося в фюзеляж самолёта, да затихал вдали гул двигателей второго самолёта. Ведомый даже не попытался хоть как-то защитить своего ведущего или помочь пилоту. Он банально улетел.