Первый вопрос — самый известный во всем катехизисе. Возможно, большинство верующих (даже реформатских церквей) слышали и знают только его. Но даже если так, то это отличнейший вопрос и ответ.

По известности с ним может сравниться разве что первый вопрос Вестминстерского краткого катехизиса: «Каково главное предназначение человека? Прославлять Бога и радоваться Ему вечно». Мне приходилось слышать, как Гейдельберг критикуют за то, что он начинается с человека (каково твое единственное утешение), а не со славы Божьей, как Вестминстер. Но если цепляться к словам, то можно обвинить и Вестминстер: он начинает с того, что мы должны делать, а не с того, что Христос сделал для нас (как в Гейдельберге).

На самом деле оба катехизиса начинаются правильно. Гейдельберг начинается с благодати. Вестминстер начинается со славы. Сложно представить себе два более емких слова, которые могли бы лучше описать главную тему библейского откровения.

Первый вопрос Гейдельберга силен словом «единственное». Если бы вопрос звучал: «Каково твое утешение?» — то ответ на него мог быть любопытным, но слишком приземленным. Меня утешает сон, печеньки с кусочками шоколада, хорошая книга и саундтрек к фильму «Миссия». Но катехизис, спрашивая о единственном утешении, задает намного более глубокий вопрос. Слово «утешение» — это перевод немецкого trost, которое в свою очередь перевели как consolatio в первом латинском издании катехизиса. Немецкое слово trost родственно английскому trust, ‘доверие’, а его корень имеет значение ‘уверенность’ и ‘защита’. Катехизис спрашивает: что единственное дает вам подлинное утешение и чувство безопасности?

Первый вопрос не только задает тему для всего катехизиса (см. вопросы 2, 52, 53, 57, 58), но и спрашивает о самом важном в нашей жизни. Что дает нам силы идти по жизни и без страха встретить смерть? Может, то, что мы каждый день читаем Библию? Не пропускаем церковь по воскресеньям? Жертвуем бедным? Собрали кругленькую сумму на пенсию? Не совершили ни одного большого греха в жизни?

В нашем мире принято находить утешение в имуществе, гордости, силе и статусе. Катехизис же учит, что наше единственное утешение в том, что мы не принадлежим себе. Это неожиданное и контркультурное заявление! Мы переносим страдания и разочарования, встречаем смерть и будущую жизнь не боясь осуждения, не благодаря тому, что мы чтото сделали, чемто обладаем или чтото из себя представляем, а благодаря тому, чем мы не обладаем — а именно самими собой!

Упор Гейдельберга на то, что мы принадлежим Христу, повидимому, позаимствован у Жана Кальвина. Слишком многие люди считают, что Кальвин был сухим, бессердечным схоластом, но на самом деле его сердце было переполнено Богом. Только послушайте, как бьется сердце Кальвина в следующих его словах, эхо которых звучит в катехизисе: «Да, мы не принадлежим себе. И поэтому наши планы, намерения и обязанности более не определяются нашими разумом и волей. Мы не принадлежим себе. Поэтому не будем ставить себе целью поиск того, что нужно нашей плоти. Мы не принадлежим себе. Поэтому забудем, насколько возможно, о себе и о том, что нас окружает. Мы принадлежим Господу — так будем жить и умирать для Него. Мы принадлежим Господу — так пусть все наши поступки направляют Его воля и мудрость. Мы принадлежим Господу — так пусть вся наша жизнь будет обращена к Нему как к единственной цели»⁵.

Первый вопрос катехизиса формирует нашу идентичность. Первое, что мы должны знать как христиане, — это то, что мы принадлежим Христу, а не себе.

Впрочем, нет большой пользы в том, чтобы знать все об утешении и радости, но не знать, что требуется, чтобы жить и умереть в этом утешении и радости. Принадлежность Христу, а не себе подразумевает три условия: бедствие, благодать и благодарность. Весь катехизис построен вокруг этих трех идей. Сначала мы должны осознать свой грех. Затем мы должны понять спасение. Наконец, мы понимаем, как мы освящены для служения.

Все три идеи важны. Если мы не осознаем свое греховное бедствие, которое должно вызвать справедливое чувство вины, мы будем слишком уверены в себе и в своей способности творить добро, мы будем пытаться построить царство Божье на земле. Нельзя игнорировать нашу самую фундаментальную проблему — не плохое образование, не сломанные социальные лифты, не бедность, а грех и вызванные им бедствия. Если же мы не знаем, как освободиться от греха и вызванного им бедствия (а эта свобода дается благодатью Божьей), мы будем тщетно пытаться исправиться и затем утонем в отчаянии. Наконец, если мы не знаем, как благодарить Бога и выказывать Ему признательность за освобождение, то будем обречены на эгоистичную жизнь, в центре которой стоим мы сами, — но не ради такой жизни Бог спас нас от греха и бедствия. Если бы христиане держались за эти три истины, а не только за одну или две, мы бы избавились от многого дурного богословия и уродливых верований.

И не пропустите то, что в этих вопросах и ответах читается между строк: мы предназначены к тому, чтобы жить и умереть в радости и утешении. Многие христиане лишены этого, потому что жизнь трудна, а мы мало размышляем о том, что значит принадлежать Христу. Жить в утешении не значит, что Христос избавляет нас от всех бед и несчастий. Захарий Урсин объясняет: утешение «проистекает из рассуждения, в котором мы противопоставляем доброе злому и, размышляя над добрым, успокаиваем свою печаль и терпеливо переносим злое»⁶. Другими словами, утешение заключается в том, что мы предвкушаем великую радость, которая превосходит наши текущие и ожидаемые страдания.

Суперудобное кресло с мягким пледом, вкусный кофе и самая лучшая еда (при неизменном весе) — вот так мы представляем себе комфортную жизнь и смерть. Но катехизис предлагает не мещанский комфорт, а подлинное утешение — глубокое, возвышенное, насыщенное и поистине сладостное. А такое утешение мы обретаем тогда, когда признаём свой грех, а не оправдываем его; доверяем Другому, а не себе; живем, чтобы благодарить, а не чтобы нас благодарили.