— Гляди тут, — наказывал он Денису, — за старшего остаешься.
Не думал и не гадал Денис, что через три месяца придет в дом похоронка, из которой станет известно, что отец погиб на Курской дуге...
Через год, окончив училище, Денис Вершинин пришел в цех кузнечно-прессовых штампов и встал у токарно-винторезного станка. Мы с ним были в этом цехе.
— С того самого дня я тут, почитай, сорок лет. Можно сказать, не сходя с места. Впрочем, нет. Станок мой вначале вот тут стоял —в двух метрах. — Вершинин смеется. — Выходит, за все эти годы я продвинулся всего на два метра.
Но это же, конечно, шутка. Далеко в жизни продвинулся Денис Иванович Вершинин.
Казалось бы, на первый взгляд монотонная однообразная работа — ровно гудит станок, бежит сверкающая стружка. И так изо дня в день, сорок лет в одном цехе, на одном месте. Вот мы часто говорим — творческий труд, вдохновение, поиск, горение. А какое тут вдохновение, если перед тобой несколько смен подряд одна и та же деталь, и ты уже механически привычно проделываешь одни и те же отточенные до автоматизма движения. Есть, конечно, ремесло. Человек им овладел в совершенстве, он делает свое дело мастерски, добросовестно, добротно, но не больше. Суть характера Дениса Вершинина другая. Он все хочет делать лучше. И потому ему работа не в тягость.
Может, это началось с того случая, когда он, помните, победитовый резец поставил, когда в войну точил снаряды. И после что б ни принимался делать, какую б деталь ни поручали, даже самую простую, непременно думалось — а как бы быстрее, экономнее, больше? Это стало уже чертой характера, привычкой. Забывалась монотонность работы, спорилось дело.
Сразу после войны на заводе стали применять скоростное резание металла. Для него нужны были твердо-сплавные резцы, а их не хватало. Выдавали только опытным мастерам. Те стали пробовать, а дело-то новое, сразу не идет. Старый опытный токарь Владимир Иванович Ширяев первым начал. Как ни бился — не получается. А Вершинину интересно, попросил резец.
— На, бери, — сказал Ширяев.
Вершинин только было принялся, приходит инженер:
— Кто позволил?
— Я позволил, — сказал Ширяев. — Этот парнишка божьей милостью токарь, поверь мне, старику.
Вершинин торчал в цеху смену за сменой. Он осваивал резец, но пошел дальше. Поняв, что при высоких скоростях резец нестоек против ударов, он предложил поставить станок на фундамент, чтобы устранить вибрацию, приладил защитный экран, и дело пошло лучше. Это в тот год ему вручили значок «Отличник автотракторной промышленности».
Он твердо убежден, что жизнь на том и стоит, чтобы человек не просто жил день за днем, а думал над тем, что он делает.
Неумолчным ровным гулом наполнен цех, пахнет сверкающая стружка пережженным машинным маслом, на столе под рукой у Вершинина высится горка готовых деталей. Я заметил, пока он разговаривает со мной, у него одно выражение лица — веселое, глаза поблескивают, но вот он надевает очки, нажимает кнопку. Бешено вращается шпиндель с заготовкой, Вершинин слегка склоняется над станком, и это уже другой человек. Кажется, ничто не может оторвать его от работы.
Мы потом много и долго говорили с Денисом Ивановичем про цех, про работу.
Он рассказывает, что как наставник подготовил пятнадцать учеников своих. Иные до сих пор рядом. Александр Сидо, например. Вот станок его напротив. Это теперь мастер настоящий. У него уже свой ученик Сережа Корнилов из того самого ремесленного училища, которое закончил Вершинин много лет назад. Еще Саша Гуляев, любимый Вершинина ученик. Он этого не скрывает.
А многие перешли в литейный цех. Там дают пятый разряд. Может, оно и понятно. Надо расти человеку, без этого нельзя. Вон Кураев Алексей Иванович был у нас тут слесарем по штампам вроде бы недавно. Учился заочно. А сейчас во как взлетел — управляющий инструментальным производством. А Борис Петрович Крутов — тоже со мной слесарем работал — заместителем у него.
— Не завидуете? — спросил я и, устыдившись бестактности, поправился: — Хорошей завистью?
— Чему завидовать? — не задумываясь, ответил Вершинин. У меня ж работа в тыщу раз интереснее.