На берегу чистой и светлой якутской речки я увидел в начинающемся от самой воды таежном мелколесье неглубокие впадины с оплывшими от времени краями, заросшие густой травой. Ровной цепочкой они уходили вверх по крутому склону сопки.

— Что это? — спросил я Сорокина.

— Тут когда-то прошли геологи, — пояснил он. — Били разведочные шурфы, искали уголь.

— Нашли?

— А вон за горой Нюренгринский разрез!

Не знаю почему, эти шурфы напомнили виденные когда-то старые окопы в степи, за Волгой. Я сказал об этом Сорокину.

— Да? — отозвался он, — никогда не думал... — И с интересом, будто впервые видел, стал вглядываться в рыжий склон сопки...

Геологи построили дом. Не обыкновенный, в котором живут люди. А для работы: контору экспедиции. Радости не было конца — до этого ютились в бараке. Но сразу же начались огорчения, потому что каждому хотелось сидеть по-человечески, а дом хотя и в два этажа и с холлами, панелями и паркетом — всем не угодишь. Начальник экспедиции Сорокин извелся, пытаясь сделать так, чтоб каждый был доволен. Но поскольку, как известно, в таких случаях этого не бывает, он потерял терпение и вызвал своего заместителя:

— Разбирайся тут сам.

— Что так?

— Геологи называются! Вцепились в эти кабинеты!

Заместитель, рыжий, легкий на ногу, тут же взвился:

— А геолог что? Не человек? Напридумывали — рюкзак, гитара, романтика. А из маршрута он вернется весь ободранный, искусанный комарами — ему поработать над материалами тоже хочется в человеческих условиях.

— Ох, какой ты понятливый, — хмыкнул Сорокин. — И снова повторил: — Ну вот и разбирайся сам.

Сказал и уехал в Денисовку. Он ездил туда чаще, чем в другие места. Но не потому, что это недалеко от Чульмана. В Денисовке он когда-то начинал коллектором. Бурильщики поднимали керн, он документироровал. Те бурильщики все еще работают там, и всякий раз, приезжая в Денисовку, он испытывает такое чувство, будто вернулся в далекое детство.

Но детство его прошло в Новочеркасске. Здесь окончил институт. В журнале прочитал про Чульман. Там начинались крупные работы. Его больше всего поразили объемы — требовалось три тонны оконной замазки. И еще — экзотическая фамилия первого начальника экспедиции: Перваго. Замазка та давно уже осыпалась, а Перваго много позже он сменил на посту начальника. В том, что мир тесен и иная случайность порой кажется закономерностью, Сорокин убедился однажды в Якутске. В гостинице подошел к нему человек и спросил:

— Не был ли ваш отец преподавателем в Новочеркасском институте?

— Да. Читал марксизм-ленинизм.

— Я слушал его лекции. Где он теперь?

— Погиб на фронте.