— Плохо дело, — говорю, — в сердцах почти закричал Володин. — Мало нас остается коммунистов: бригадир да я.
— Так я с учета-то не снимусь, — сказал Шуйский. — Надо с солью-то кончать эту карусель.
Конечно же, ни Володин, ни тем более Иван Иванович Шуйский не имеют прямого отношения к той соли. Но почему-то мается по ночам Володин, бегает по начальству: надо что-то делать. Почему, даже уходя на пенсию, не снимается с партийного учета старый слесарь Шуйский?
— Нет, добить это дело с солью надо. Сто тысяч тонн соли осталось в зиму от прошлой навигации. Ее рвали, бурили, рыхлили. Так и не вывезли всю до конца. Под открытым небом осталось лежать девяносто тысяч тонн. Опять муравьем скреблась у подножья белой громады коротенькая гусеница вагонов. Но она забирала по две тысячи тонн в день, и на это место голенастые краны доставали из трюмов еще по тысяче тонн. А на столе у начальника порта — телеграмма: «Создалось крайне напряженное положение с солью на предприятиях Дальневосточного бассейна. Задерживается выход судов на промысел рыбы».
Так скажите — где еще, у кого из тех, кто отвечает за эту соль, вот так же за нее болит сердце? Так ли кто мается там, наверху в министерстве из тех, кому положено? Так ли мучается, как Володин, как Шуйский. А если кто мается, то что от этой маяты: ведь нужно-то всего сорок вагонов в день.
Заклеивают окна. Крест-накрест. Как в войну. И все стихает. Ждут взрыва.
Он был, этот взрыв. Володин поднял на ноги весь порт, слал телеграммы в главк, звонил в министерство. Ему говорили:
— Не ваше дело. Кому надо — займутся.
А он твердил:
— Мое дело.
Соль вывезли...
Не за морями синими
Как прожить две жизни
Однажды Веселов признался мне, что иной раз у него бывает такое ощущение, будто он уже прожил не одну, а целых три жизни.
— Нет, не в годах дело. Мне чуть больше пятидесяти, — пояснил Веселов. — Все от того, что я в жизни делал. И то обидно станет, что прожил вот три жизни, а сделал не так уж много...
Я на это возразил:
— Вы же знатный человек.
— Все это верно. Но у меня вот там, в душе, кажется, еще один человек есть, который говорит: «Мало сделал. Не для того тебе жизнь дадена, чтобы тратить ее понапрасну».
Веселов немножко помолчал. Мы пили чай. Из окна видны были далеко на горизонте трубы целлюлозно-бумажного комбината, на котором он работал, в соседней комнате тихо играла музыка, во дворе гомонили дети.