И еще преданность делу. Лет пять назад — об этом в цехе до сих пор помнят — переводили машину на синтетическую сетку. Дело это новое. Веселов собрал всех своих, и они за восемнадцать часов — в очень сжатый срок — переделали сеточный стол и запустили машину. И все эти восемнадцать часов Веселов не уходил из цеха.
— А была ли в том необходимость? Кроме вас, ведь и специалисты были, — задал я вопрос.
Он недолго молчал.
— Мне б совесть не позволила уйти в такой ответственный момент... Вообще, я думаю, мы порой много слов разных говорим. Хороших, правильных. А надо чаще нам тревожить нашу совесть.
И рассказал такой случай. Сейчас идет реконструкция в цехе. Отжила свое первая машина, на которой Веселов девятнадцать лет отработал, ставят новую. Приехала целая армия монтажников. Ставили подшипники на новые валики. Их надо ставить горячими, прогретыми, а монтажники — кувалдой загоняют. Аркадий Шекин со второй машины заметил, бросился к монтажникам:
— Да где же у вас совесть? Что это вы изголяетесь над машиной!
Я спросил Веселова:
— Ну и достучался Аркадий до совести?
Веселов грустно улыбнулся:
— Да, совесть у монтажников заговорила после того, как об этом узнал генеральный директор комбината...
Идем с Веселовым по цеху. Машину его разобрали. Уже вырисовываются контуры новой.
— Жаль старушку, — говорит он, — это сколько же она наработала.
Потом он рассказывает о том, что на новой машине выпуск бумаги увеличится, и что очень важно — каждый квадратный метр полегчает на восемь граммов.
— А это знаете, что такое? — радуется Веселов. — Это сколько же деревьев не придется изводить на бумагу...
Мы совсем было распрощались с Василем Куприяновичем Веселовым, и я собрался ехать в Котлас, а он вдруг сказал:
— Давайте-ка я с вами подъеду — у меня там по пути садовый участок.
В дороге стал рассказывать о том, что вот сын его Владимир родился на Сахалине. Тут, в Коряжме, после школы работал мастером на лесной бирже, учился на вечернем отделении лесотехнического института. Работает на комбинате в Сыктывкаре, механиком варочного цеха.
— Это я к чему? — заключил Веселов. Хорошо, если б он, как и я, прожил несколько жизней.
Хлеб и счастье