Книги

Аромат книг

22
18
20
22
24
26
28
30

Мерси, ангел мой,

мне осталось не так много времени, поэтому прости меня, если я не смогу записать для тебя всё, что уже давно вертится у меня в голове. Прошло несколько недель с тех пор, как ты в последний раз была у меня (на этом месте Мерси стало очень стыдно: она вспомнила, как недолго пробыла в «Либер Мунди»), и теперь я слишком слаб для того, чтобы самому добраться до тебя и попросить у тебя прощения. Мне следовало рассказать тебе правду гораздо раньше, самое позднее тогда, когда ты решила повернуться к библиомантике спиной. Я боялся, что ты станешь меня презирать, хотя, по совести говоря, ты имела бы на это полное право. От меня осталась одна тень, я слишком немощен, чтобы навестить тебя, и слишком слаб, чтобы вынести твой взгляд. Я не перенесу твоего презрения и хочу запомнить тебя такой, какой ты была все эти годы, проведённые вместе со мной: упрямой, но верной себе, легкомысленной, но отважной, способной с жаром ненавидеть и с таким же жаром любить близких и важных для тебя людей. Всё это – неотъемлемые составляющие моей Мерси, и я не хочу видеть, как упрямство, легкомыслие и ненависть обратятся против меня так, как ты обратила их против себя самой после гибели Гровера. Прости меня за мою искренность. В конечном итоге я пишу это письмо именно для того, чтобы наконец поговорить с тобой начистоту.

Я всегда говорил тебе, что ты попала ко мне из сиротского приюта, и в определённом смысле это так и есть. Однако забрал тебя оттуда не я, а твоя мать. После твоего рождения она поместила тебя туда, но позже пожалела об этом. Она искала человека, который мог бы научить тебя обращаться с книгами и привить тебе вкус к библиомантике. Окольными путями она нашла меня. Я взял тебя к себе, но не потому, что мечтал иметь ребёнка, а потому, что она хорошо заплатила мне за это. Моя торговля никогда не приносила большого дохода, тебе это известно. У меня как раз была куча долгов, и предложение твоей матери пришлось кстати. Ей не нужна была ни семья, регулярно берущая детей на воспитание, ни тем более приёмная мать для девочки. Она искала кого-то, разбиравшегося в книгах. Я ей подошёл, и таким образом три года спустя я смог расплатиться с долгами, закупить приличный товар на продажу и обеспечить нам с тобой безбедное существование. Соседям-книготорговцам я сказал, что ты – дочка моей дальней родственницы. Этого большинству жителей улицы хватило для того, чтобы искренне привязаться к тебе. В определённом смысле я выдумал тебя как персонажа какого-нибудь романа, бедную сироту с севера, юную Мерси Амбердейл. Но даже если изначально я взял тебя к себе из-за денег, очень скоро на смену этому пришли привязанность и любовь. Ты стала дорога мне как дочь, ни за какие блага я не согласился бы расстаться с тобой. Не суди меня слишком строго, Мерси, я не притворялся и не лгал тебе. Твоя мать не хотела, чтобы ты узнала о ней, но я молчал не поэтому. Я чувствовал, что она – не слишком хороший человек, поэтому я никогда не рассказывал тебе о ней; поэтому, а ещё из-за того, что я продолжал принимать от неё плату за твоё воспитание, хотя теперь и стыдился этого. В один прекрасный день деньги перестали приходить, однако это было уже неважно. Я больше не собирался принимать подачки от этой женщины и был счастлив, что судьба подарила мне тебя, Мерси, и мою лавку «Либер Мунди». Однако моё неугомонное любопытство мучило меня всё сильнее и сильнее, и, когда после смерти Гровера ты оставила меня, я начал наводить справки.

Я говорил с монашками из сиротского приюта, с другими книготорговцами, у которых твоя мать бывала на протяжении многих лет – надо сказать, она была чрезвычайно начитанной женщиной и могущественной библиоманткой, – и мало-помалу узнавал о ней всё больше. Я понял, насколько она опасна и что может со мной случиться, если я буду совать нос не в своё дело.

Мне так и не удалось найти её: конечно, она была слишком осторожна. Теперь я знаю, что за ней охотятся Три рода, основавшие Алый зал, её ищут агенты Академии и отряды полиции в убежищах, – простой книготорговец не смог бы так просто напасть на её след. Однако кое-что мне удалось разузнать. Самые важные сведения лежат в третьем конверте, который я спрячу в хранилище в реке Анонимус. Если ты читаешь эти строки, значит, тебе удалось найти его и, я надеюсь, ты готова услышать правду. Моё самое заветное желание сейчас – не писать тебе письмо, а иметь возможность рассказать тебе обо всём самому, лицом к лицу, однако это уже, к сожалению, невозможно.

Она заметила, что я шпионю за ней: по всей видимости, я не настолько ловок, как ты. Все подумают, что меня окончательно сгубила болезнь, и, вероятно, оно и к лучшему. Однако я уверен, что твоя мать отравила меня. Кто-то приходил в лавку последние несколько ночей, и я боюсь, что это была именно она. Она подмешала в моё лекарство какой-то препарат без вкуса и запаха. Как жаль, ведь микстуры только-только начали действовать, в последние недели я впервые за много месяцев почувствовал себя лучше. Я знаю, ты не слишком высокого мнения о Птолеми, но поверь мне, в глубине души он неплохой человек. Он заплатил за мои снадобья, ничего не потребовав взамен, – ты знаешь, что он всегда питал склонность к сомнительным сделкам и сколотил на них небольшое состояние. По иронии судьбы, именно это лекарство затем тайно отравила твоя мать. Однако не стоит его в чём-либо винить: он желал мне только добра и однажды заметил своим обычным брюзгливым тоном, что ему необходимо кое-что загладить. Полагаю, тебе лучше знать, что он имел в виду.

Мой конец близок. Я совершал ошибки, я признаю это, но, даже если твоя мать действительно виновна в моей смерти, я бесконечно благодарен небесам за то, что в моей жизни была ты. Ты – самое большое счастье, которое могло быть даровано книжному червю вроде меня, оторванному от жизни, а умирать всё равно когда-то придётся. Просмотри документы, которые хранятся в остальных двух конвертах, и прости старого дурака за то, что он не был с тобой искренним с самого начала.

Мне бы хотелось, чтобы ты приняла мои извинения, как в детстве принимала мою любовь, и простила меня. Я дал тебе свою фамилию, хотя ты была рождена под другой, и для меня ты навсегда останешься дочерью, которая мне дороже всех на свете. Мне также хочется надеяться, что даже после того, как ты прочитаешь моё письмо и узнаешь правду, ты хотя бы иногда будешь вспоминать обо мне с любовью: о тех счастливых временах, которые мы вместе пережили в «Либер Мунди», о книгах, которые мы читали вместе, о шутках, над которыми смеялись. Покидая этот мир, я думаю о тебе: где бы я ни оказался после смерти, мои воспоминания о тебе, Мерси, навсегда останутся со мной. Я не мог бы любить тебя больше, чем уже люблю. Моя любовь пребудет с тобой и тогда, когда меня уже не будет на свете.

Прощай, Мерси.

Вечно твой, Валентин.

Мерси долго сидела, уставившись на противоположную сторону туннеля и слушая плеск протекающего рядом Кранборна. Потом она принялась перечитывать послание Валентина, затем стала читать его в третий раз. Её пальцы дрожали, глаза покраснели, не раз и не два при взгляде на рукописные строчки у неё перехватывало дыхание, и она заставляла себя оторваться от них, чтобы вздохнуть.

Она отложила письмо на чёрное платье, чтобы оно не запачкалось на полу туннеля, и распечатала второй конверт. В нём лежал один-единственный документ – рукописный договор, подписывая который, Валентин брал на себя обязанность растить Мерси согласно букве и духу библиомантики. За услуги Валентину ежемесячно причиталась некая сумма, гораздо более скромная, чем предполагала Мерси, прочитав первое письмо: небольшой приработок, не более того. В конце документа стояли две подписи: Валентин Амбердейл и другая, неразборчивая: почерк был твёрдый, даже угловатый, без завитушек, которые присущи женской руке. Значит, вот каким был почерк её матери, почерк женщины, убившей Валентина.

«В конечном итоге он умер из-за меня», – подумала девушка. Птолеми купил Валентину лекарства, хотя Мерси не выполнила его заказ, и ровно в тот момент, когда всё, казалось, наконец наладилось, вмешалась её мать.

Не располагая ни единым доказательством, Мерси тем не менее знала, что женщина под вуалью была её матерью. Её сердце и интуиция твердили ей об этом с уверенностью, вдребезги разносившей любые сомнения. Получается, её мать не только погубила Валентина, но и оставила умирать Гровера, чтобы спасти Мерси.

Третий конверт оказался тяжелее двух первых. В нём лежали пять фотографий, отпечатанных на толстом картоне, пожелтевших и размахрившихся по краям.

Три фотографии представляли собой расплывчатые репродукции написанных маслом картин, изображавших господ с мрачными лицами. У их ног восседали дети, выглядевшие как маленькие взрослые. На одной картине возле своего сурового хозяина лежал волкодав.

На обороте почерком Валентина было написано: «Семейство Антиква» и три даты: «1799, 1821, 1834».

На четвёртой фотографии была изображена молодая женщина, стоявшая на фоне заснеженного здания. Она была одета в длинное чёрное пальто, волосы убраны в высокую причёску. Женщина была красивой и надменной. На обороте Валентин подписал:

«Аннабель Антиква, Петербург, 1858».

Фотография была сделана за три года до рождения Мерси и почти через двадцать пять лет после падения Алого зала и истребления родов Антиква и Розенкрейц.