Он накрыл одной ладонью свою сердечную книгу, торчащую из кармана, не открывая её. Другой рукой он сделал короткий жест в воздухе, и Мерси поняла, на кого он собирался свалить её смерть – так же как однажды он уже попытался сделать это в издательстве Флоренс Оукенхёрст.
Все ножницы, которые Торндайку удалось найти в лавке и в задней комнате, он разложил на полках, разведя лезвия в стороны. Теперь они были направлены внутрь комнаты со всех сторон. Мерси насчитала четыре штуки, в действительности их могло быть больше: по углам «Либер Мунди» было черным-черно. Повинуясь безмолвному приказу Торндайка, ножницы шевельнулись, как бы прицеливаясь: теперь их лезвия указывали прямо на девушку. По мановению руки Торндайка ножницы должны были устремиться на неё. Утром, когда найдут изрезанные тела Мерси и Темпест, подозрение падёт на мадам Ксу. И так как старой китаянки опасалась даже полиция (или, быть может, потому, что полиция частично была у неё на жалованье), расследование быстро зайдёт в тупик и его приостановят. Этот вариант будет чрезвычайно удобен для Эдварда Торндайка, солидного литературного критика и библиофила со странностями, которого конечно же никому не придёт в голову обвинить в убийстве.
– Вы хотите убить меня из-за Форнакса? – поинтересовалась Мерси. – Или потому, что мне известно, что вы и Малахайд – один и тот же человек?
– О нет, в этом вы ошибаетесь.
– Прекратите рассказывать мне эту дурацкую сказку про вашего кузена!
– Мы вынуждены делить между собой одно тело. Но мы
– Расскажите мне, как это произошло. – До сих пор у Мерси не было времени задуматься о причинах странного явления, свидетельницей которого она невольно стала. Вероятнее всего, это был результат одного из неудачных экспериментов в области библиомантики, о которых в обществе ходили слухи.
На мгновение Торндайк показался ей человеком, который ежесекундно опасается чего-то и поэтому оглядывается при каждом шаге, как будто хочет убедиться в том, что Малахайд не стоит за его плечом.
– Ваша тень, – произнесла Мерси.
– Простите?
– Я думаю, он именно там. Не в вас самом. Малахайд всегда следует за вами по пятам, хотите вы того или нет. Вы уже несколько раз пытались отделаться от него, не правда ли? Но это невозможно. Даже в могиле он будет лежать бок о бок с вами – до тех пор, пока от вас не останется ничего, что при свете способно отбрасывать тень.
– В высшей степени поэтично, – насмешливо заметил Торндайк, однако на его лице отразилось сомнение: он обдумывал эту идею. Мерси удалось отвлечь его, однако лишь на мгновение. Вероятно, ей всё равно предстояло умереть.
– Малахайд – детище бульварных романов, – произнёс Торндайк, поколебавшись. – Это не проклятие и не призрак. В детстве они окружали меня со всех сторон, как и вашу знакомую Флоренс Оукенхёрст. Мой отец владел одним из первых издательств подобного рода, издавал дешёвую писанину, причём тогда на ней ещё можно было сколотить состояние. Он не терпел ни классической прозы, ни стихов и не мог похвастаться сколько-нибудь хорошим вкусом. Он был грубым чудовищем под стать той грязи, которую печатал для своих читателей, и он не позволял мне читать что-либо, кроме бульварщины. Если он заставал меня с какой-нибудь другой книгой в руках, он бил меня и промывал мне глаза мылом, потому что считал, что я читаю книги для чистоплюев и сам хочу стать одним из них. Он сам сочинял бульварные романы и публиковал их потом под различными псевдонимами. По вечерам отец заставлял меня читать то, что успевал написать днём, всю пошлость и грязь, сочившиеся из-под его пера. Он спрашивал с меня содержание каждого абзаца, требовал пересказывать каждую описанную им мерзость и, если я не мог дать ему удовлетворительный ответ, потому что только притворялся, что читал его произведения, он колотил меня снова. – Торндайк помедлил, запнувшись на полуслове, и продолжил: – Мало-помалу один из уголков моей души стал находить извращённое удовольствие в описаниях насилия в историях моего отца: я начал воображать, как в один прекрасный день сотворю с отцом всё, что он делает со своими героями. Другой же части моей души было стыдно за столь низменные помыслы. Так в моей душе образовалась трещина, которая постепенно углублялась. Тогда я не подозревал о том, что я – библиомант (ведь мой отец был очень далёк от библиомантики), однако, вероятно, именно благодаря библиомантике моё другое, отвратительное «я» в конечном итоге материализовалось. Моё тело стало и его телом. Так на свет появился Малахайд.
Казалось, Торндайк пытался вновь сосредоточиться, а Мерси, заметившая его состояние, оглядывала скрытые в полутьме полки, соображая, есть ли там ещё ножницы, готовые к нападению.
– Малахайд появился на свет из-за моего отца и написанных им историй, однако другой причиной, по которой он возник, несомненно, стала библиомантика. Я не контролировал себя, вокруг меня не было ни одного человека, у которого я мог бы спросить совета. Только после смерти отца я узнал, что на свете есть и другие люди, похожие на меня, и нашёл себе учителя, который научил меня, как управлять моим талантом и пользоваться им. Я развил и укрепил его, научился держать в узде. Только от Малахайда мне так и не удалось отделаться, поэтому иногда он по-прежнему берёт надо мной верх и творит то, что делают ему подобные: мечтает ненавидеть, унижать и причинять боль, записывает свои мечты и публикует их для тех, кому они по вкусу, для масс, безнадёжно погрязших в болоте душевной низости.
Мерси прислушалась к себе, не сострадает ли она Торндайку: нет, сострадания не было, было лишь отвращение. Торндайк считал, что он вправе навязывать другим свои представления о «правильной» литературе: в этом смысле он был не лучше своего отца. Перед её внутренним взором снова ясно возник устрашающий механизм, установленный в большом зале особняка Торндайка, бледное лицо мальчика, которого подвергли действию этого механизма, и бурные аплодисменты Ложи.
– И вы хотели уничтожить Флоренс, потому что она наживалась на историях Малахайда так же, как ваш отец – на своих собственных?
Торндайк покачал головой.
– Она просто наткнулась на правду. Вы сами, мисс Амбердейл, навели её на мысль выяснить, что представляет собой Малахайд на самом деле, и она стала проверять все рукописи, все договоры, всю переписку в поисках фактов. Она очень внимательная женщина, эта мисс Оукенхёрст, и её поиски дали результат. Она обнаружила некую связь между Малахайдом и мной. Надо вам сказать, Малахайд никогда не был слишком осторожен. Он любил опасность и риск, и, я полагаю, он бы не возражал, если бы когда-нибудь вся правда о нём всплыла наружу. Мои страдания радуют его точно так же, как я от всей души желаю ему всяческих напастей.
Интересно, это ли Флоренс хотела сообщить Мерси, когда приглашала её на чай?