Эта глава, конечно, не «про секс» в лагере и не только о романтических отношениях. Она посвящена, скорее, последствиям этих отношений и реакции на них властей. Сведений о том, как «это» происходило на зоне, и официальных, и неофициальных, конечно хватает. Воспоминания лагерников и тех, кто их охранял, фиксируют огромное количество, так сказать, контактов как между мужчинами и женщинами, так и в рамках одного пола. Все это несло в себе и великие радости, и суровые драмы, заканчиваясь порой ужасными трагедиями. Но дело в другом. Многолетние ограничения, принудительно накладываемые на нормальных, здоровых людей, приводили к тому, что исподволь создавалась многоуровневая, изощренная и патологическая система взаимоотношений, в которую так или иначе вовлекались едва ли не все лагерники. Последствия же лагерных «романов» преследовали бывших заключенных едва ли не всю жизнь, часто — очень долго по окончании самого лагерного срока. Впрочем, случались и счастливые исключения, но их было немного.
Отношения между полами, любовь, дети и связанные с ними ситуации оказались одной из катастрофических для ГУЛАГа проблем, которую организаторам карательной системы так и не удалось решить. Наличие огромного количества женщин в лагерях, где было минимум условий для существования даже здорового, занимающегося тяжелым физическим трудом мужчины, делало ситуацию непредсказуемой, иррациональной, опасной.
Несомненно, одна из самых трагичных страниц в летописи ГУЛАГа — та, что повествует о судьбе женщины за колючей проволокой. Женщина в лагерях — это особая тема, с драматичным, а то и с трагичным финалом. Не только потому, что лагерь, колючка, лесоповал или тачка не сочетаются с представлением о предназначении прекрасного пола. Но и потому, что женщина — мать. Либо мать детей, оставленных на воле, либо — рожающая в лагере.
Пребывание женщин в лагерях и тюрьмах для руководства ГУЛАГа оказалось своеобразным «сбоем в системе», потому как с каждым годом, а особенно в периоды массового пополнения контингента заключенных, доставляло массу проблем, решение которых так и не удалось найти.
По данным МВД СССР, общая численность заключенных женщин, содержащихся в лагерях и колониях на 1 января 1946 г., составляла 211 946 чел., а на 1 января 1950 г. — 521 588 чел.
До 1947 г. в лагерях и тюрьмах действовала инструкция НКВД от 1939 г. «О режиме содержания заключенных» № 00889. Согласно инструкции, разрешалось совместное размещение заключенных женщин и мужчин в общих зонах, но в отдельных бараках. Дозволялось также совместно размещать заключенных на территории жилых зон в случаях, вызываемых интересами производства, временно, на период выполнения общих работ.
После окончания Второй мировой войны в условиях нового массового наполнения лагерей старые правила оказались неспособны эффективно регулировать ситуацию в зонах. Особенно отчетливо выявилась проблема сожительства заключенных и, что вполне естественно, резкий рост числа беременных женщин в лагерях и тюрьмах.
Причины столь резкого роста числа забеременевших в условиях заключения женщин не были тайной для гулаговского начальства, которое обладало исчерпывающей информацией о положении в лагерях (благодаря регулярным отчетам по линии оперативно-чекистских отделов).
В докладной записке о состоянии изоляции заключенных женщин и наличии беременности в лагерях и колониях МВД СССР говорится: «До войны и даже до 1947 г. значительная масса женского контингента осуждалась на сравнительно короткие сроки заключения. Это являлось серьезным сдерживающим фактором для женщин к сожительству, так как они имели перспективу быстрее вернуться к своей семье и нормально устроить свою жизнь. Осужденные на длительные сроки такую перспективу в известной степени теряют и легче идут на нарушение режима и, в частности, на сожительство и беременность, рассчитывая благодаря этому на облегченное положение и даже на досрочное освобождение из заключения. Увеличение сроков осуждения большинства заключенных женщин, безусловно, влияет на рост беременности в лагерях и колониях».[69]
Последнее утверждение было не беспочвенным: после значительного притока в лагеря женщин в 1945–1946 гг. и вызванных этим обстоятельством осложнений в отлаженном механизме тюремного хозяйства власть смилостивилась и в рекордно короткие сроки провела две частичные амнистии (в 1947 и 1949 гг.) для беременных женщин и женщин, имеющих малолетних детей.
Ответный ход не заставил себя долго ждать. По утверждению самих надзирателей, данная мера «усилила стремление заключенных женщин к сожительству и беременности». Статистика для лагерного начальства выглядела удручающе. По состоянию на 1 января 1947 г. заключенных беременных женщин было 6779, или 1,55 %. По состоянию на 1 января 1949 г. заключенных беременных женщин было уже 9310, или 1,76 %.
Как водится, после получения соответствующей информации были устроены проверки на местах и тщательно проанализирована сложившаяся ситуация. Проверка выявила явное неблагополучие дел в области, слабо подконтрольной надзирающими за режимом органами. «Факты принуждения женщин к обязательству являются единичными. Такие факты выявлены в ИТЛ Строительства 352 Главпромстроя МВД, когда бригадиры мужских бригад, длительное время работая совместно с женскими бригадами на одной строительной площадке, принуждали отдельных женщин к сожительству или путем угроз, или путем обещаний некоторых материальных благ (например, одна мужская бригада часть своей выработки списывала на женскую бригаду за то, что бригадир мужской бригады сожительствовал с одной из заключенных женщин женской бригады)».
Ситуация в зонах, где допускалось совместное размещение мужчин и женщин, грозила окончательно выйти из-под контроля. В связи с тем, что порядок пребывания в ИТЛ осужденных женщин, действовавший до 1947 г., в условиях увеличения сроков заключения способствовал бурному росту сожительства, МВД СССР в послевоенные годы приняло меры к усилению изоляции лагерников по признаку пола. Новый подход в полной мере нашел свое выражение в «Инструкции о режиме содержания заключенных в исправительно-трудовых лагерях и колониях», объявленной приказом МВД СССР № 0190 1947 г.
Инструкцией предусматривалось создание специальных женских подразделений (отдельных лагпунктов) и только в исключительных случаях разрешалось размещать женщин в мужских подразделениях, но в отдельных изолированных зонах.
На Строительстве 501 примерно каждый четвертый-пятый лагерный пункт был женским. По сути, женские зоны ничем не отличались от мужских.
Идентичными были схемы строительства лагпунктов, режим содержания заключенных, а также виды работ, выполняемых контингентом осужденных. В одних случаях это могла быть работа в пошивочных мастерских, в других — лесоповал, устройство насыпи, зимой — «снегоборьба» (то есть расчистка полотна железной дороги от снега).
В исследовании Никиты Петрова «ГУЛАГ» приводятся данные о женщинах в местах заключения СССР рассматриваемого нами периода. С 1 января 1948 г. по 1 марта 1949 г. число осужденных женщин с детьми возросло на 138 % и беременных женщин — на 98 %. По состоянию на период с 1 января 1948 г. по 1 марта 1949 г. в ИТЛ и ИТК содержалось 2 356 685 заключенных. Женщины с детьми и беременные составляли 6,3 % общей численности заключенных женщин, находящихся в лагерях и колониях. Содержавшиеся в местах заключения осужденные женщины с детьми и беременные размещались в 234 специально приспособленных помещениях (домах младенца) и реже — в отдельных секциях бараков.
От женского лесоповального лагпункта южнее города Надыма сегодня сохранились руины, которые позволяют составить некоторое представление об условиях содержания узниц. Женщины здесь были помещены в бараки-землянки, углубленные примерно на 1 м 30 см. Размер землянок колеблется, достигая в длину 15 метров. Трудившаяся с 1950 по 1953 гг. в этом лагере вольнонаемной работницей Маргарита Михайловна Соловьева (занимала должность культорга) рассказывала, что землянки были разделены на две секции — по 60 мест, у каждой заключенной были собственные нары.
О работе женщин в этом лагере она сообщила: «К лагпункту относились три подкомандировки (отдельные, удаленные от лагпункта участки работы). По утрам после переклички женщин во главе с бригадиром выводили за зону, где заключенных принимал конвой и отводил на работу. Женщины целый день лес валили, а потом свозили его на берег. Обед доставлялся на место работы. Из поваленного леса делали плоты и отправляли их в Надым, на шпалы. А лес валить — не женское дело. На лошадях попробуй-ка вытащить этот лес. Тракторов не было. В волокуши запрягали лошадь и понукали ее. И вот день женщины проработают, придут в лагерь, а им дают баланду».
Строгость лагерных порядков не могла исключить контактов женщин-заключенных с охранниками и с заключенными-мужчинами. По словам Маргариты Соловьевой, во время пребывания в лагпункте случались разные ситуации: «В основном женщины считались друг с другом. Бывали иногда стычки, скандалы, но все это быстро прекращалось. Трудно было осенью, когда заключенные-мужчины привозили для лошадей сено на понтонах. Разгружали женщины. Вот тут дел хватало. Тут начинались «любовь», беготня, драка и резня между женщинами. Они сбегались на понтон, а берег крутой… Солдаты стреляли вверх, чтобы они разошлись, но куда там… Стреляй не стреляй — они не уйдут. Если она сидит там лет восемь и не видела никого и ничего, так ей все равно, что ее сейчас убьешь или через день выстрелишь. Так на мужчин кидались, что сначала страшно было».