Обворожённые же стражи испытали не меньший подъём, они среагировали на порядок более эмоционально, среди их голосов особо выделялся поражающий своей яростью и способный повелевать в гуще любого сражения голос приора. Этот полубарс единственным выкриком сломил волю недоумевавших и укрепил решимость обворожённых:

— Защитите прекрасную госпожу от взбесившихся зверей!!!

Уверенные в своих действиях ма’алаки’ не преминули воспользоваться неразберихой в рядах своих теперь-не-союзников. Секундного промедления последних оказалось более чем достаточно. Отточенные синхронные росчерки алебард окрасили красным кремовую матовость главного входа дикастерия. Судьба немногих выживших после первой атаки была предопределена. Окутавшие свои тела серебристым сиянием, вставшие в оборонительные стойки стражи дикастерия были не в состоянии отразить сыпавшиеся волнами выпады превосходящих по численности стражей демоницы, защищавшая их от смертельных ранений серебристая благодать быстро истощалась под воздействием точно такой же силы, используемой противником.

Это был очень короткий бой. Даже не бой, а, скорее, молчаливое слаженное истребление, длившееся немногим более полминуты. Никто не просил пощады, никто пощаду не предлагал. Таков был орден Домини.

Наблюдавшая за происходящим Вета была несколько обескуражена. Моргнув зелёным проблеском в глазах, она сконфуженно обратилась к Соли:

— Всего лишь сделала так, чтобы меня считали самой очаровательной девушкой на свете, а тут такое… Немного не то, на что я рассчитывала. Да я ж вообще молчала! И заметь, Соли, не я назвала этих ма’алаки’ взбесившимся зверьём.

Соли, ожидавший скорее эксцентричного поведения спутницы, о возможностях которой он к этому моменту уже составил некоторое представление, слегка вскинул бровь и кивнул в подтверждение того, что для него подобная развязка также не являлась прогнозируемым вариантом:

— Ну… Зато красиво.

— И драматично. — Добавила Вета.

— Да. И драматично. — Подтвердил Соли, наблюдая за тем, как победители междоусобного столкновения проверяют проигравших на наличие выживших с довольно определённой целью, лишённой всякого милосердия.

— Ой, забыла предупредить! Если захочешь… Нет, не так. — Вета исправилась, давая важный с её точки зрения совет. — Когда захочешь оскорбить химеру, то обязательно упоминай звериную часть его происхождения.

— Прям обязательно? Надеюсь, не потому, что это какой-нибудь твой фетиш?

— Никаких фетишей, всё по-настоящему! Химеры от этого та-ак бесятся… Самое универсальное оскорбление, просто, практично, на все случаи жизни. — Вета почти рекламировала «товар». Решив, что столь простого объяснения недостаточно, суккуба помахала закончившему к тому времени зачистку приору. — Эй, котик!

Суровый полубарс, со всей серьёзностью наблюдающий за действиями своих подчинённых, мгновенно переменился, услышав оклик демоницы. Нет, он не взбесился от упоминания его звериной сущности, напротив, ма’алаки’ поспешил приблизиться к Вете, от его грозного вида не осталось и следа. Вернее, след суровости как раз-таки остался, но в сочетании с излучаемой им наивной восторженностью оставлял крайне противоречивое, скорее даже нелепое впечатление.

Едва полубарс подошёл, Вета, не дав тому произнести и слова, спросила:

— Котик, ты не против, если я стану называть тебя котиком? Тебе не обидно?

Полубарс опустил глаза, его поза выражала одну только робость. Разомлевший от внимания Веты, он оглянулся на прочих ма’алаки’, и, прочтя в их взглядах одну только зависть, счастливо ответил:

— Истинно так, мне ничуть не обидно. Обратись ко мне подобным образом кто иной, то я непременно вызвал бы его на смертельную дуэль, будь то хоть архиерей, хоть сам Айшма-Дэ. Однако же невообразимо испытывать обиду по отношению к Вам, прекрасная госпожа! Как бы Вы меня ни назвали, одно только упоминание Вами недостойного меня сродни благословению. Позвольте же спросить, как обращаться к озарившей мою жалкую беспросветную жизнь…

— Не заслужил ещё ко мне обращаться. — Категорично отрезала Вета.

Не-отчаявшийся ба’астид провозгласил: