В начале лета произошла смена правительства. Консерваторы, находившиеся у власти 18 лет, уступили свои кабинеты лейбористам. Выборы были тотальным поражением тори. И теперь команда самого молодого за последние 200 лет премьер-министра Тони Блэра поведёт Англию во второе тысячелетие…

Мне, как человеку, прожившему 50 лет в Советском Союзе и лишь последние восемь лет в стране, где безраздельно властвовали консерваторы, приход к власти лейбористов показался чем-то угрожающим для традиций этой страны. Если говорить о внешней стороне дела, я как будто прав. Во время предвыборной кампании никто не видел Тони в дождь и в прохладную погоду ни в плаще, ни в пальто. Он был в пиджаке, а то и в одной рубашке. Беседуя, Тони мог закинуть ноги на журнальный столик. Переселившись на Даунинг-стрит – в традиционную резиденцию английских премьер-министров, – он с женой и тремя детьми стал жить не в квартире 10, а рядом – под номером 11, где более просторно. В квартире же под номером 10 расположился министр финансов, холостяк Гордон Браун. Нововведения на этом не кончились. Блэр настоял, чтобы коллеги звали его просто Тони, на американский лад, что никогда не было свойственно англичанам. Когда же я увидел по телевизору, как заместитель премьер-министра, поев, утёр ладонями рот, обтёр жирные пальцы о широкие борта пиджака, застегнул его на все пуговицы и пошёл вперёд, выпятив большой живот, я вспомнил нашего советского лидера. Когда новый министр финансов сменил знаменитый потёртый красный портфель, из которого в течение 137 лет извлекали тексты своих докладов о бюджете в Вестминстере, на новый кожаный жёлтый чемоданчик, стало очевидно, что эти люди – под стать премьеру. Они хотят быстро сменить всё. Гордон Браун подтвердил это ещё раз на традиционной встрече в Сити с бизнесменами вполне демонстративно. В отличие от присутствующих в зале, одетых в смокинги с бабочками, он был в костюме с галстуком.

Консервативно настроенные англичане, разумеется, не оставили эти мелочи без внимания. Они поняли, что в лейбористское правительство пришли люди, которые подчёркнуто пренебрежительно относятся к английскому этикету, вырабатывавшемуся в стране веками. Лично мне, по незнанию, показалось, что грядут социалистические реформы. Но такова лишь внешняя сторона дела. Опытные люди в Сити, хотя и несколько насторожены, однако полагают, что надо выждать, станет ли Блэр в угоду левому крылу партии проводить какие-либо реформы. Кроме того, в Сити уверены – в их стране не так-то легко в корне всё изменить, даже если этого захотят радикальные социалисты. Просто, как говорят в Лондоне сегодня, пришло время кое-что подновить. Вот и всё.

Наверное, теми же соображениями руководствовались и тори, когда, проиграв выборы, решили поставить у руля нового лидера – тоже самого молодого за последние 200 лет главу партии консерваторов – Уильяма Хэйга. Правда, выбор этот, как теперь полагают, не очень удачен и, более того, большой подарок Блэру. Во всяком случае, таксисты, которые традиционно голосуют за консерваторов, весьма скептично высказывались о Хэйге. В середине лета Хэйг побывал в Ньюкасле. И там попробовал понять, разговаривая с таксистами во время своих многочисленных поездок, что они думают о перспективах тори. Один из таксистов съязвил, что он этим летом в лице Хэйга вёз лучшего пассажира, а в лице Блэра – лучшего премьер-министра. Другой таксист назвал Хэйга сопляком и хлюпиком. Третий сказал, что Хэйг ни на что не годится и только занимает место председателя партии. По его мнению, лидера тори нельзя использовать даже для того, чтобы наклеивать марки на конверты, так как он – абсолютный нуль. Хэйгу в Ньюкасле поставили в вину даже то, что у него нет ничего плохого в биографии. А такой человек никогда не станет лидером страны. Он бесцветен, его никто не знает, хотя Хэйг пытается говорить с апломбом, свойственным 60-летнему опытному политику. Он, как школьная учительница, назидает и этим тоже отталкивает людей от себя…

Словом, шансов победить лейбористов с таким лидером, как Хэйг, у консерваторов нет. Так думали таксисты. Ну, а газеты, теле- и фотокорреспонденты всё лето следили за каждым шагом не только нового лидера страны и его жены, адвоката Чэрри, но и лидера теневого кабинета Хэйга и его невесты Фионы, бывшей секретарши. Две первые леди страны отличались молодостью, широко улыбались публике и изо всех сил хотели соответствовать новой роли, которую они должны будут играть в политической жизни страны благодаря своим суженым.

Лето-97 было знаменательно ещё одним событием общенационального значения – потерей в Азии «жемчужины британской короны», как называли с давних пор английскую колонию Гонконг. На церемонию спуска британского флага туда прибыли премьер-министр и министр иностранных дел. Принц Чарльз приплыл на королевской яхте «Британия», которая пришвартовалась у берегов Гонконга и все дни церемонии была британской официальной резиденцией. Англичане по телевизору могли наблюдать, как убирали из кабинетов фотографии королевы Елизаветы, как печалился последний губернатор Крис Пэттен и как со своими тремя дочерями (все в слезах) перебирался на королевскую яхту, чтобы навсегда уплыть на родину…

Однако в Лондоне никакой ностальгии по былой имперской мощи я не заметил. Да, разговаривая в Сити с англичанами, можно было почувствовать, что они горды тем, как оставляют Гонконг… Но в Лондоне настроения не имели ничего общего с былыми, колониальными. Один англичанин сказал мне просто: мы обещали уйти, и мы должны уйти. Другой сказал ещё более откровенно: Гонконг был колонией, а колониализм – это анахронизм, и с ним должно быть покончено. Довелось мне поговорить в те дни и с бывшим служащим одного из банков в Гонконге. Он убеждён, что в колонии не было никакой дискриминации местного населения: британцы и китайцы работали вместе в одном банке, дружили домами, у них не было трудностей во взаимоотношениях… И всё же, когда мы в Лондоне увидели, с какой поспешностью коммунистический Китай ввёл военные корабли в территориальные воды Гонконга, откуда только-только отчалила яхта «Британия», наверное, всякий задумался о судьбе свободных ещё вчера китайцев, проживавших в… этой колонии. Вот такой «анахронизм».

Во всяком случае, никакой истерики по поводу продолжающегося крушения империи не было и в помине. Наоборот, скептики-англичане проявляли завидное достоинство и терпимость. А терпимость тут действительно стала национальной чертой. В Лондоне это проявляется на каждом шагу хотя бы потому, что здесь проживает 60 процентов выходцев из разных стран. И в столице очень терпимы ко всем. И не только к постоянным жителям, но и к туристам. А они заполняют, особенно в летние месяцы, буквально весь центр, все магазины, музеи, улицы. Терпимы в Лондоне и к тем, кто решается бастовать или выйти на демонстрацию, на митинг. Хотя такие происшествия существенно отражаются на ритме жизни города. К примеру, летом проходила ежегодная демонстрация гомосексуалистов и лесбиянок. И никто из толпы на демонстрантов не набрасывался, никто не кидался в них помидорами.

Ещё один пример терпимости проявила столица, когда со всей страны в Гайд-парк прибыли пешим маршем, на автобусах, на автомобилях из Шотландии и Уэльса более ста тысяч противников закона о запрете охоты на лис, который решили провести через парламент лейбористские власти. В течение дня люди говорили, что намерение лейбористов запретить охоту – это удар по английским традициям, это потеря 50 тысяч рабочих мест. И все разговоры о том, что охота нарушает экологический баланс, – лишь попытка скрыть политическую атаку на консерваторов. Когда я подошёл на угол Гайд-парка для ораторов, то увидел спокойных людей, которые ели сэндвичи, мороженое и пили кока-колу. Ни одного злобного лица. С трибуны говорили, кто хотел. Ораторов иногда поддерживали. В толпе я увидел девочку, сидящую на плечах у мамы. В руках у неё был плакатик: «Лиса убила моего кролика!» Это было подтверждение того, что как раз в целях экологического баланса надо отстреливать лис, которых развелось слишком много, ибо они наносят ущерб животному миру… И это при том, что демонстрация имела политическую направленность. Смысл её разъяснил мне один мой слушатель: если лейбористы действительно заботятся о лисах и полагают, что жестоко их убивать, то почему бы не запретить рыбную ловлю. Рыб уничтожать тоже не гуманно, а в стране процветает спортивное рыболовство… Всё дело в том, что лейбористы знают – рыболовы поддерживают их, а охотники, в своем большинстве, респектабельная публика, выезжающая на охоту с собаками, на лошадях, а значит они – традиционный электорат консерваторов…

Вот ещё несколько штрихов в калейдоскопе лета-97 в Лондоне. О том, что в российском посольстве сменился посол, лондонская публика узнала из воскресной «Санди таймс». Газета поместила фото посла, который заявил, что он в восторге от Лондона, прежде всего, потому, что здесь прекрасные общественные туалеты. Строго говоря, туалеты хороши. Особенно по сравнению с московскими, которых в ту пору было недостаточно в центре города, и они грязны. В лондонском центре с туалетами нет проблем. Это правда. Но как-то нелепо, как мне показалось, выносить туалетную проблему устами посла на первый план, когда он делится впечатлениями об Англии. А может быть, это норма, и во мне проснулся скрытый пуританизм гражданина бывшей советской империи.

Как обычно, со всего мира в лондонский Уимблдон съехались лучшие теннисисты мира. Турнир омрачили проливные дожди, чуть было не сорвавшие заключительные матчи. Но всё обошлось. Попасть на турнир, несмотря на непогоду, всё равно было довольно трудно. Билеты дорогие, их можно было купить только по спекулятивной цене, и весьма высокой. Потому матчи я наблюдал по телевизору. Единственно, о чём сожалел, что не мог отведать традиционное уимблдонское блюдо – клубнику со сливками.

Первого августа знаменитый английский писатель Колин Туброн, которого газета «Дейли телеграф» считает одним из самых выдающихся современных путешественников, отправился, как всегда, в одиночку, без какой-либо особой экипировки в многомесячное путешествие по Сибири и Дальнему Востоку. Он намерен не только посетить места бывших сталинских лагерей, встретиться с теми, кто ещё уцелел, проплыть по Енисею в районы Крайнего Севера, куда свозили заключённых на баржах, но и найти останки древних захоронений времён татаро-монгольского нашествия. Путешествие его, быть может, будет сильно отличаться от недавней поездки на поезде Солженицына, возвращающегося из Вермонта. Но и задача у Колина иная. И комфорта никакого, и степень риска высокая. Единственный вид подготовки, которым Колин не пренебрёг, это изучение русского языка и наши с ним беседы о России в течение трёх месяцев, предшествовавших его отъезду. Похоже, конец лета и осень у Колина ожидаются бурными. В Лондон он вернётся, уже когда в Сибири выпадет первый снег…

Под занавес ещё об одном путешествии – 33-летней англичанки из Ноттингема Трейси Уэллин, матери трёх детей. Она, собственно, сбежала из Англии от семьи и мужа, разносчика молока, в Америку с 14-летним английским школьником Шином Кинселла. Шин был приятелем сына и влюбился в его маму. Мама тоже влюбилась. Начался бурный роман. Целый год школьник Шин и Трейси были любовниками. Весь этот период они, видимо, готовились к путешествию. И наконец летом они оказались вдвоём во Флориде. Поначалу всё было хорошо. Беглецы-путешественники сгорали от страсти. Но Трейси ввела-таки своим темпераментом малолетнего Шина в глубокое депрессивное состояние. Шин позвонил домой в Англию. Тут-то разыскивавшая его полиция и вычислила, где он находится… Теперь участники каникулярного романа-путешествия разлучены. Шин ещё в Америке – в специальном детском центре, и говорит, что больше никогда не хочет видеть Трейси. Он, конечно, вернётся в родительский дом. А вот Трейси грозит 20 лет тюрьмы за растление малолетних, как говорят у нас.