В канун Рождества 1996 года я оказался в Ротланде – это примерно в 100 милях к северу от Лондона. Мы с друзьями заглянули в две соседние усадьбы. Об одной расскажу. Глава семьи – довольно успешный бизнесмен. Трое его сыновей, как и он сам, получили образование в Харроу, где учился Уинстон Черчилль. В огромном доме, кроме хозяина, его жены, сыновей и одной из невесток, живут шесть собак и один кот. И когда в прихожей нас встретил хозяин, возникло ощущение, что мы пришли на псарню. Собаки тут всюду, им можно всё, они вхожи в любую комнату. Лишь на двери в туалет висит табличка для нервного гостя: «Собак за дверью нет. Будьте спокойны!» Во дворе стоят две лошади: хозяин еженедельно в сопровождении собачьей стаи отправляется на охоту, взяв с собой одного из сыновей или гостя. Охотится в лесу и на полях огромного земельного участка, который принадлежит ему. Накануне Рождества хозяин ещё купил свинью. Он утверждает, что это самое смышлёное животное из всех и достойно жить в доме… Когда мы сидели в гостиной, я увидел с десяток иллюстрированных книг о слонах. Это дало мне повод вслух предположить, что к следующему Рождеству в доме появится слон. Владелец усадьбы, раскуривая трубку, пробурчал почти всерьёз что-то вроде «Не исключено».
…Из гостиной мы переместились в столовую. Здесь нас ждал типичный английский ужин, закончившийся появлением на столе огромного блюда с сырами, которое передавалось по кругу. Около одиннадцати вечера все перешли в другую гостиную. Здесь стояло старинное и не очень хорошо настроенное пианино, рядом лежала гитара. Откуда-то из недр дома появился друг сыновей хозяина, симпатичный парень чуть старше двадцати лет, в расстёгнутых рубашке, пиджаке, пальто – он так и сел за пианино и, возмущаясь, что оно абсолютно расстроено, начал джазовые импровизации. Потом к нему подсел сын хозяина, и они уже импровизировали в четыре руки. К ним присоединилась гитара… Концерт закончился далеко за полночь… Это был прекрасный вечер в прекрасном доме, без всякого намёка на какой-то раз и навсегда заведённый порядок, какие-то правила и условности.
Вообще же поездка в Ротланд даёт представление об Англии, сильно отличающейся от Лондона. Англичане утверждают, что Лондон – это вообще никакая не Англия. И, похоже, они правы. В деревне, где я гостил у друзей несколько дней, всего полтора десятка домов. Самый большой, в центре деревни, принадлежит хозяину фермы. Дом же моих друзей – в стороне. Владелица его, Су Вэйк, живёт в Лондоне, этот дом она купила давно и называет его дачей, потому что приезжает сюда лишь на выходные и праздники. Дому 250 лет. Канун Рождества. Мы сидим, конечно же, на кухне, хотя есть ещё и столовая, и кабинет, и огромная гостиная с камином. Но это для торжественных случаев. А тут – традиционный деревенский пирог со свининой. Едим его с горчицей – французской и английской. Потом Адам, сын хозяйки, и я получаем от Су список того, что надо ещё подкупить к главному рождественскому вечеру, и отправляемся в Стамфорд, небольшой городок в пяти милях от деревни… Мы быстро покупаем необходимое в супермаркете и отправляемся на ёлочный базар. Несколько минут спустя Адам, нажав кнопку, открывает крышу автомобиля и «сажает» на заднее сиденье пушистую ёлку высотой в два метра. К нашему возвращению хозяйка дома уже вытащила коробку с елочными украшениями. Вытягивая гирлянду с лампочками, она заметила: «Ну по старой английской традиции, это, конечно, не должно работать…» Нет, повезло. Всё работало, и очень скоро ёлка стояла, украшенная игрушками. А под ней – подарки…
Ну, а утром выяснилось, что автомобильная шина спустилась, запасного колеса тоже не оказалось. Пришлось Су позвонить соседям через дорогу. Пожилая английская пара, Юна и Фред, отправлялись в церковь и охотно взяли нас на утреннюю рождественскую службу. Церковь – в нескольких милях от деревни. Она стоит здесь уже девять столетий. Служба длилась около часа. Назад ехали тоже с соседями. Они пригласили нас на чашку чая. Хозяин вытащил пироги, предложил выпить кое-что покрепче. Словом, всё было вполне по-русски. И мифы, будто англичане приглашают в гости за несколько недель, что они не любят экспромты, что дом – это «крепость» и так далее, развеялись в один миг… Ну, а когда мы вернулись к себе, в доме уже пахло фаршированной индейкой, которой положено томиться в духовке пять-шесть часов, потому что быстро готовить её просто не рекомендуется.
Соответствовала ли эта деревенская идиллия тому, что происходило вокруг? И да, и нет. «Санди таймс» сразу после Рождества опубликовала данные опросов, что думают британцы о Рождестве, что делают в эти дни, что и сколько покупают. Оказалось, что только 23 процента англичан ходили в церковь и только 16 процентов из них не пожалели об этом, полагая, что провели время там очень хорошо. 45 процентов британцев чувствовали себя счастливыми в эти дни из-за подарков, 50 процентов объявили, что особое удовольствие получили от еды. В среднем британская семья истратила на подарки и еду в эти дни 450 фунтов стерлингов; 17 процентов утверждают, что они потратили от 500 до 1000 фунтов, и 7 процентов – больше тысячи. Увеличьте эти цифры примерно в полтора раза, и вы получите представление о рождественских тратах в долларах…
Ни о какой деревенской идиллии нечего было и думать в одном из южных районов Лондона, в Бригстоне. Там незадолго до Рождества вспыхнули беспорядки. Полиция арестовала человека, который, будучи в полицейском участке, умер от инфаркта. Но пошли слухи, что на самом деле он умер от побоев. Версию поддержал активист местного чернокожего населения, заявив, что полицейские – расисты. На призыв убивать полицейских толпа ринулась громить витрины магазинов, поджигать автомобили. (Кстати, мой репортаж опубликован в январе 1996 г. – так что ничего нового в этом мире, если речь об Америке-2020 –
В последний воскресный день перед Рождеством я получил приглашение на день открытых дверей студии художников «Кэтрин Гроуз студио». Пригласил меня Олег Прокофьев, живший тогда в Лондоне больше двадцати лет. Олег – художник, скульптор, поэт. Его поиски и эксперименты близки к концепции абстракционизма. Олег – ещё и пытливый исследователь, и знаток музыки. Что вполне понятно: он сын композитора Сергея Прокофьева.
Всякий раз, когда я посещал его мастерскую, я чувствовал себя как в каком-то ирреальном мире. Но Олег полагал, что это мир вполне конкретный. Нужны только необычный, нетривиальный угол зрения и чувство света. Его скульптуры представляют собой цепи, вырезанные из дерева и причудливо соединившиеся между собой в различные объёмы. Они выкрашены в разные цвета и являются как бы связующими звеньями между всеми видами искусства, близкими художнику: живописью, поэзией, музыкой. Так он видел мир…
Ну, а рождественский день открытых дверей – это традиция. Художники в Лондоне обычно объединялись в цеха: так легче снимать студии. Это дешевле и к тому же объединяет близких по профессии людей, хотя и творящих исключительно по-разному. Много лет Олег состоял в «Спейс-студии», где была своя администрация, занимавшаяся благоустройством студий, уборкой, светом. Платить, как признавался Олег, приходилось немало -300 фунтов в месяц. Но затем Олег стал членом другого объединения. 25 художников и скульпторов сняли здание школы, уцелевшее с викторианских времён. Оно было заброшено. Требовало ремонта. Художники сами расчистили помещение, провели электричество и оборудовали 25 студий. Олег платил в три раза меньше.
Повод порассуждать о судьбах искусства в Англии дало ещё одно событие – в Лондоне открылся первый русский театр под названием «Чайка». Собственно, едва ли не каждый эмигрант из России мечтает организовать свой оркестр, открыть свою галерею, обзавестись своим театром. Мало кому это удаётся. Анне Баркан, выпускнице Щукинского театрального училища в Москве и Гилфордской школы музыки и драмы в Лондоне, похоже, это удалось. Она нашла спонсоров и открыла-таки театр. Любопытно, что Анна поступала в Щукинское восемь лет, а в Гилфордскую школу – весьма престижную – её взяли сразу. Английская театральная школа, как мне казалось, должна была восхитить Анну. Ничего подобного. Она рассказала, что в Щукинском со студентами работают один-два режиссёра, здесь – один на группу. В Москве ставят спектакль в течение двух месяцев и одну роль поручают одному актёру, так что есть возможность поработать над развитием характера. В Гилфорде спектакль ставят в течение двух недель и одну роль разбивают на кусочки между несколькими актёрами-студентами. Ну, и так далее. Словом, превосходство английской театральной школы Анна не чувствует. Более того, она полагает, что, хотя английские актёры превосходны, ставить пьесы здешние режиссёры, за редким исключением, не умеют, не хотят или не имеют возможности. Особенно это касается русской классики, включая любимого англичанами Чехова. Вот почему, организовав театр и решив ставить «Тьму» Леонида Андреева, Анна пригласила московского режиссёра Галину Дубровскую. Галина написала сценарий, а Анна со своим мужем, английским актёром Стартом Бансом, перевели сценарий на английский. Из актёрского состава Анна была единственной русской.
17. Базар в Лондоне
Кричать, шуметь, браниться – по словарю Даля значит базарить. Способны ли англичане-скептики базарить? Или предпочитают вести себя сдержанно, по-джентльменски? Лучше всего начать выяснять это непосредственно на базаре.
В субботние летние дни тысячи лондонцев отправляются на рынки. Их в различных районах столицы Британии великое множество. Давайте пройдём на один из базаров. Чёрч-стрит – обычная лондонская улица со множеством магазинчиков и лавок, расположенных вдоль тротуара по обе стороны, буквально впритык. Но в субботу здесь всё преображается. На проезжей части разбиваются десятки палаток, овощных развалов, прилавков. Сюда свозится немыслимое количество стеллажей и вешалок на колёсах. Небольшие фургончики с товарами с трудом пробиваются в сплошном людском потоке между развалами и прилавками. Язык базара на Чёрч-стрит мало чем отличается от языка базаров всего мира. Вот кричит зазывала с платформы грузовичка: «Сюда, сюда, счастливый покупатель! Эта коробка стоит всего один фунт! Просто даром! Это мой вам подарок! Раз уж вы здесь, вам никак нельзя пройти мимо!» Что он продаёт? Моющие средства. Он уверяет, что таких дешёвых коробок стирального порошка не отыскать нигде. Рядом торгуют обувью, разноцветными юбками, блузками. И здесь вы услышите о самой низкой цене, какая только может быть. Продавцы говорят на каком-то наречии, но их понимают. Это язык «кокни». Всё здесь и в самом деле дешевле, чем в магазинах. По разным причинам. Потому что торгуют оптом, потому что открытые фургоны и лавки не требуют помещений, а значит, платы за электричество, за аренду и так далее. Порой торгуют просто по бросовым ценам, потому что краденое и надо побыстрее сбыть…
Из разговора с полицейскими (а они здесь чинно прохаживаются и на первый взгляд ни во что не вмешиваются) я выяснил, что базар посещают и туристы, так как он расположен недалеко от центра. Промышляют тут и карманные воры – полицейские время от времени напоминают людям, чтобы не зевали, чтобы следили за своими кошельками и сумками. Есть тут и переодетые детективы. Они предпочитают ловить воров с поличным, а потом препровождают их в полицейский участок неподалёку от Паддингтона – большого железнодорожного вокзала. Но в целом обстановка весёлая, есть место шуткам. «Эй, приятель, – кричит мне один из зазывал, – ты что там в блокнот записываешь? У тебя есть разрешение? А-а, ты, наверное, беспокоишься о налогах? Я их всё равно не плачу! Мне на них наплевать». Люди кругом хохочут на это признание, а скептик-зазывала уже отвернулся от меня и кричит, что все фрукты, которые он сегодня привёз, – прямо с дерева, а овощи – с грядок…
Ну, а во всём остальном базар как базар. Здесь действительно всё можно купить очень дёшево, особенно если поторговаться. Товар не всегда хорошего качества, что обнаруживается уже после первой стирки или после того, как вы приготовили еду, но возвращаться, чтобы вернуть покупку – дело безнадёжное. В общем, смотри, что покупаешь, вот и всё. Правда, я был свидетелем, когда люди, забыв о джентльменстве, весьма громко базарили по поводу какой-то покупки, собрав вокруг себя толпу, к которой уже пробивался полицейский…
Но в Лондоне бранятся не только на базарах. Случаются «базары» и политические. Порой они даже планируются. Например, дебаты в Парламенте по четвергам, где лидеры оппозиционных партий обрушиваются на партию правящих тори, где всякий может задать вопрос премьер-министру, поспорить с ним, что называется, «подставить ему ножку»…
Но всё это происходит в рамках раз и навсегда определённого регламента парламентских диспутов. Так сказать, регламентированный «базар», который вечером показывают по телевидению многократно. И чем больше тут эмоций, крика, гула, тем интереснее. Поводов же «побазарить» в стенах Парламента великое множество. На одном из заседаний министр финансов подвёл итоги «базара», который строил Ник Лиссон в своём банке «Бэринг»: решение водворить Ника в германскую тюрьму – с одной стороны, и банкротство банка – с другой. Только что закончившееся следствие показало, что директора-менеджеры банка имели, по крайней мере, девять сигналов о том, что дела идут из рук вон плохо и что надо серьёзно проанализировать деятельность представителя банка в Сингапуре. Но этого сделано не было. Лейбористы в парламенте тут же подали голос, мол, надо менять систему регуляции в банке. Клерк же говорил только о необходимости серьёзного контроля за менеджментом банков. Жена арестованного Ника Лиссона, Лиза, опротестовала результаты расследования, заявив, что в случившемся виноват не только Ник и что его хотят сделать «козлом отпущения». «Базарят» же сейчас в Лондоне по одному существенному поводу: Ник хочет, чтобы его судили в Англии, чтобы он сидел в английской тюрьме. Сингапур требует выдачи Ника. Он намерен судить его по своим, сингапурским законам и засадить в свою сингапурскую тюрьму, которая много страшнее английской. Похоже, однако, что Ник Лиссон всё же не будет отбывать наказание в Англии.
Этот «базар» всё ещё продолжался, когда «базар», случившийся в консервативной партии, лидер тори Джон Мейджор сумел остановить. Подав сначала в отставку, он добился перевыборов в рамках парламентариев и, возможно, сумел перед схваткой с лейбористами укрепить партию, создав правительство единомышленников. Наступило временное затишье. Но очень скоро стало ясно, в стане тори лишь ненадолго удалось прекратить междоусобный базар…
Собственно, можно с уверенностью утверждать, что в жизни британцев нет такой области, где бы время от времени не случались «базары». Даже в церкви. Вот, пожалуйста. Неподалёку от Лондона, в Линкольнской церкви работала Вероти Фристон, которая вдруг обвинила настоятеля церкви Брандона Джексона, примерного семьянина, в сексуальных домогательствах. Газеты подхватили эту новость, которая на протяжении 3–4 дней конкурировала с новостями из Боснии. Что же произошло? Как утверждает Вероти, Брадон… дышал ей в шею и шептал, что у неё такой взгляд, что она глазами прямо-таки зазывает мужчин в постель. Брадон весьма уважаем в церкви, и такое обвинение было полной неожиданностью как для него, так и для верующих прихожан. Поднялся «базар»: в «мёртвый» летний сезон такие события – находка для газет. Фотографии участников скандала не сходили со страниц лондонских изданий. Высшее церковное начальство призвало Брандона немедленно подать в отставку. Но точку поставил церковный суд. Он вынес решение: настоятель не виновен.
Ещё один «базар» случился в связи с аварией самолёта, на котором летел принц Чарльз. Комиссия, долго и скрупулезно проводившая разбирательство аварии, пришла к заключению, что виноват пилот, совершивший неудачную посадку. Пилотом же был… сам Чарльз. Правда, командир корабля и штурман заявили, что всё дело в навигационных данных, которые они якобы неправильно дали пилоту, а следовательно, виноваты они. Этот «базар» явно вёлся по-джентльменски. Но стоимость инцидента в Шотландии составила миллион фунтов. Кроме того, принц Чарльз сказал, что на этом его карьера пилота заканчивается и что он никогда больше не сядет за руль самолёта.