Всё так, но с одной существенной поправкой – и в этом случае многое пронизано скептицизмом. Быть членом известного клуба в Англии может оцениваться и как плохой тон. Всё зависит от обстоятельств и собственных усилий, чтобы стать членом престижного клуба. Если тебя приглашают – тут уместен скептицизм. Если по уставу закрытого клуба ты не проходишь туда – англичане тоже надевают маску скепсиса, с креном осуждения пошлой элитарности.

В жизни политической элиты тоже не всё так просто. Если не упускать из виду скепсис англичан, можно увидеть, как у них делится и сочетается политика с семейным долгом. Скажем, Маргарет Тэтчер ушла с политической сцены на шесть лет, пока двое детей были крохами. Вернулась и снова поднялась до лидера. Глава партии тори и премьер – но в шесть вечера непременно говорила с детьми по телефону. Придя домой к полуночи, шла в детскую, чтобы приласкать их, сонных. Вставала в пять – сварить овсянку, приготовить тосты и сделать мужу свежевыжатый апельсиновый сок. Потом уже прическа, макияж, все такое, и к восьми на работу.

В Англии революции невозможны именно потому, что нет большой разницы между городом и деревней, да и буржуа недостаточно отличаются от небуржуа. А если отличия всё-таки в чём-то обнаруживаются, то они покрыты плёнкой скепсиса. Кстати, в России без всяких плёнок разрыв провинции и центра во всех аспектах жизни удручающий. Потому социальная напряжённость в обществе сохраняется веками. У того же Чехова об этом лучше всего говорит доктор Астров в пьесе «Дядя Ваня»: «…нашу жизнь, уездную, русскую, обывательскую, терпеть не могу и презираю её всеми силами моей души».

Ну, и о любви англичан к… слабым. В Англии с колониальных времён принято вставать на сторону побеждённого, сторону жертвы. Потому зимой 1940 года, когда СССР напал на маленькую Финляндию, симпатии левых-правых к Советскому Союзу испарились вмиг… Опять же, в России другая психология – слабых бьют, слабых презирают, слабых унижают. Тем не менее россиянину, оказавшемуся в Англии, с такими крайностями во взгляде на тех, кто нуждается в сочувствии и помощи, да и любому иностранцу, лучше не обольщаться. Если вы в Лондоне на ломаном английском языке спросите, как попасть в нужное место, вам подробно все расскажут, отведут туда, куда надо, и еще на прощанье, в соответствии с языковой традицией обращения, ласково обзовут dear или love. Только упаси боже принять всё это за страсти и чувства. Это форма общения с иностранцами, которая сочетается со скрытым скепсисом, а может быть, и предубеждением. В контексте отношение россиян к иностранцам подобстрастное. И, конечно, это чувствуют иностранные туристы.

О воспитании детей: где лучше всего их готовить к жизни. В России всё понятно – в Москве или за границей. А вот идеальная формула воспитания английских детей: сначала воспитывайте их среди честных провинциальных жителей для чистоты, затем пошлите их в Италию за утонченностью, а потом, и только потом, позвольте им приехать в Лондон. Про высшее образование в России у Запада есть своё мнение – там не учат спорить. Все университеты расположены в городах, а не в пригородах. Про жизнь знаменитейших университетов, кстати, расположенных вовсе не в столице Англии, можно написать целую книгу. Ограничусь пространной цитатой: «Ни в одном университете мира нет такого количества условностей и исторических традиций, как в английском. Выдача мантий для церемоний проводится в строго определенных комнатах – отдельно для профессоров, отдельно для докторов, отдельно для сотрудников без степени, никакого демократизма здесь представить невозможно. Торжественный ужин по любому важному поводу немыслим без фрака и бабочки, даже если многим приходится брать их напрокат. Прекрасные зеленые лужайки в Кембриджском университете могут топтать только те, кто принадлежит к профессорско-преподавательскому составу, о чем предупредительно сообщают расставленные повсюду таблички, остальные должны ограничиваться дорожками. Во время ежедневных совместных обедов, проходящих в старинных высоких залах, при свечах, со столами, уставленными музейной утварью, каждый, от студента до ректора, занимает определенное место согласно его положению в коллективе. При этом все они остаются современными людьми, ироничными по отношению к собственному миру, но в то же время преданными ему и тайно им гордящимися…»

Про правый руль и левостороннее движение знают все. Тут Россия, впрочем, ближе к цивилизованному миру, чем англичане. Про смесители для горячей и холодной воды в раковине и в ванной – тоже: Россия на передовых позициях. Но если кто-то начнёт вас убеждать, что это только в английской провинции умываются под двумя раздельными кранами с горячей и холодной водой, что традиционная английская ванная, выставляя два раздельных крана, не имеет душа, – не верьте. Такое вы встретите и в гостиницах Лондона, и в домах. Ну, а что для мытья посуды в раковину набирается вода, дык это повсеместно. Иной способ мытья посуды под проточной водой вызывает недоумение хозяина: «Какая неразумная трата воды!» В России с таким никогда не согласятся и ринутся на вас с аргументом – негигиенично. Все эти традиции много значат в российском сознании. В Англии же про сложившееся в быту с вами и спорить никто не станет. Как никому в голову не придёт гордиться страной, университетом, кичиться положением в обществе, знаниями… Не выставляться – в этом смысл английского скептицизма.

Со скепсисом англичане относятся, впрочем, и к нашей российской провинциальности. Раиса Горбачёва во время официального визита в Америку отправилась с женой Рейгана в Метрополитен-музей. Понятное дело, это был 10-минутный протокол. Но когда Раиса увидала в залах то, с чем была знакома прежде только по репродукциям, она у каждой картины останавливалась и рассказывала, что видит и чует… Нэнси Рейган была в шоке и с трудом увела гостью… Ну, поди объясни жене нашего советского лидера, что совсем не обязательно вываливать всё, что знаешь. Речь не об этикете, о знании его, а об умении управлять своими эмоциями, то есть, как раз о скепсисе или, что почти то же самое, об английской сдержанности…

Именно самоирония, насмешка, здоровый скептицизм по отношению к самим себе – это то, что россиянам не хватает при попытках смотреть на англичан свысока, чувствовать за границей себя равными. Я не устаю восхищаться примерами английской иронии, сарказма, специфического юмора. Смеяться над собой и над другими – совершенно естественно для англичанина. Это свойство культивировалось веками, считаясь важнейшим достоинством человека. Английские старинные книги хороших манер утверждают, что «чувство юмора можно и нужно культивировать», а «идеальный мужчина должен непременно иметь чувство юмора, иначе он будет далек от совершенства».

Убойная серьёзность россиян мешала им понять Запад издавна. Оттого они впадали в крайности. Скажем, Ленин в Европе сразу восхитился якобинцами во французской революции. Ничего иного не увидел. А мог. В начале прошлого века часто приезжал в Англию. Год прожил в Лондоне. Можно сказать, протёр штаны на скамейке в Британской библиотеке, где сидел Карл Маркс за своим «Капиталом». Но не прижился на острове. Перебрался опять на континент. Осуществив в России в октябре 1917-го захват власти, прежде всего воплотил в жизнь это якобинство, изничтожив всю российскую элиту. А ведь мог по примеру англичан отвергнуть этот путь. Буржуазная революция там вывела их к свободам и демократии. Идеи эгалитаризма при том в английском обществе ведь никуда не делись. Хотя элита культивировала уважение к личности, поощряла индивидуализм, склонялась к эволюции. Ничего такого Ильичу не привилось.

Я уже ставил вопрос в прежней своей книге «Драма моего снобизма» – почему англичане, и особенно либералы, склонны скорее жалеть русский народ, сочувствовать ему, чем осуждать? Не потому ли, что это род скептицизма? Как к такому относиться. В моей биографии студента МГУ 60-х годов было одно знаковое событие: к нам в МГУ на Моховую сразу после освобождения приехал поэт Иосиф Бродский. Вспоминаю, как я ёжился, как оглядывался, когда Бродский читал «Мой народ»: мне казалось, что это о евреях. Но нет же, на самом деле, это о русских: «Мой народ! Да, я счастлив уж тем, что твой сын!/Никогда на меня не посмотришь ты взглядом косым. / Ты заглушишь меня, если песня моя не честна. /Но услышишь её, если искренней будет она. /… /И такого на свете нигде не найти языка, /Чтобы смог говорящий взглянуть на народ свысока… /Припадаю к народу. Припадаю к великой реке. /Пью великую речь, растворяюсь в её языке. /Припадаю к реке, бесконечно текущей вдоль глаз/Сквозь века, прямо в нас, мимо нас, дальше нас». В стихотворении сегодня видны слабости (потому привожу его в сокращённом виде с многоточиями), но сделаем скидку на литературную молодость Бродского. Патриотический романтизм за границей он растерял и от него отмежёвывался. Хотя народ русский жалел до конца дней своих. Вот одна из причин никогда не ехать на Родину: «Я не могу быть туристом там, где народ, говорящий на моём языке, бедствует. Вот западный человек может быть там только туристом. А я лучше буду туристом где-нибудь в Латинской Америке…»

Сомневаюсь, что поэт в эмиграции вообще хранил в себе это чувство – патриотизм? «Родина, родина, судьбы родины – это слово резало ухо, когда в конце 70-х я оказывался в Европе, и, конечно, в Англии, и слушал русское радио», – сетовал Бродский. Что понятно: такого на Западе нет. Кстати, второй раз я видел и слушал Бродского в Лондоне, в Институте современного искусства под самый конец его жизни. Бродский выглядел смертельно уставшим… Но никакой ностальгией от его выступления не веяло. Он вспоминал: «Анна Ахматова однажды заметила, что Достоевский не знал всей правды, полагая, что русский человек зарубит топором старуху-процентщицу и будет мучиться угрызениями совести, потом признается и пойдёт в Сибирь. А мы знаем, заметила Анна Андреевна, что можно утром расстрелять 10–15 человек, а вечером вернуться домой и выбранить жену за некрасивую причёску…»

А вот как страх пожирает патриотизм, я увидел в интервью российского режиссёра Александра Сокурова, которое он дал в июне 2021 года «Новой газете»: «Я со страхом отношусь к государству, которое издевается надомной столько времени, и в то же время понимаю, что без России я не могу. У меня один паспорт, я русский человек, без России мне не жить. Я много имел возможностей и гражданство сменить, и жить и работать за пределами России… Но, но… но…» И что же вылезает из этого бесполезного и бессильного отчаяния российского интеллектуала, который буквально раздавлен своим патриотизмом? Ведь ни одно его «но» не выдерживает критики.

В Англии с сочувствием, но и со скепсисом думают: Россия стояла и стоит там, где она должна стоять. От этой страны никаких прорывов на Западе не ждали и не ждут. Но нам хорошо бы начать разбираться, что происходит с Россией сегодня. Не скрою свой изначальный скептицизм по отношению к бунтовщику Алексею Навальному, решившему после отравления «Новичком» вернуться в Россию. Я посмотрел фильм Навального о «Дворце Путина» в Геленджике. И подумал: если это правда, Путин должен подать в отставку, если это неправда, Путин должен подать в суд о клевете. Оба юристы, слава богу. Да, лететь после отравления и лечения из Германии, чтобы ответить на арест показом такого фильма, – ход понятный. Навальный прилетел и сразу получил 30 суток. Его отправили в «Матросскую тишину». А потом получил ещё три года… Стоило ли ради этого фильма, забрав с собой жену – героическую Юлию, – так подставляться, рассчитывая, что его поступок всколыхнёт Россию? Сомнительно.

Но как тут не вспомнить об опыте бунтовщиков-литераторов. Осип Мандельштам, Борис Хазанов, тот же Иосиф Бродский… То, что они писали в 60-х, могло появиться лишь в Самиздате и Тамиздате. За теми, кто там публиковался, КГБ охотилось. «Иронический парадокс всей ситуации, – вспоминал Борис Хазанов, – состоял в том, что эти крысы в погонах были нашими главными читателями. Нужно представить себе то особое чувство счастья и свободы, с каким раскрывались папки с ветхими страницами машинописных журналов на папиросной бумаге. Воистину, плевать нам было на священные портреты, на пресловутое партийное руководство литературой и его инструмент – союз рептилий, именуемый Союзом советских писателей…»

Перебью свои размышления о советской и постсоветской России. Живший в Европе Тургенев был романтиком, верящим в… народ. Тогдашние критики не упустили своё, разбирая рассказ «Пунин и Бабурин», который автор писал, сидя в Париже с перерывом в 1872–1874 годах. Опубликовал в «Вестнике Европы» в апреле 1874-го. Бабурин, герой-республиканец, дождавшийся царского манифеста об освобождении крестьян 1861-го года и запевший «Боже, царя храни!» Всё правда. Но напрасно ругали Тургенева. Россия именно такая и сегодня. Либералы, республиканцы жили с верой в царя, вождя, тирана, чёрта лысого, в русский народ, якобы желающий свободы. Тургенев сочинил тип Бабурина как предшественника Базарова. Тургенев не хотел революционных потрясений для России и выступал за реформы. Да, он критиковал либералов. Но не расставался со своими патриотическими иллюзиями: мол, народ в России жаждет свобод и демократии. На самом деле народ хочет хлеба, который не умеет вырастить и сохранить. Верить в такой народ – последнее дело. Кажется, это понял слабый историк, но отличный рассказчик Эдвард Радзинский, рассуждающий о вождях, начиная с Ленина… Народ легко поворачивал от веры в безверие – религию, политическую ахинею, лозунги, декларации. Потому, быть может, у народа, населяющего российские просторы, такая жалкая судьба. Политика – самый низкий уровень мышления, что доказывает опыт моего старого приятеля, пробующего в своих роликах быть скептиком. Но этот его скептицизм жалкий и не имеет ничего общего с английским. В рассуждениях много о морали (англичане не станут публично говорить об этом, потому что моральные стандарты – это часть их жизни, а её не обсуждают), о невежестве (англичанин готов посмеяться над тем, чего не знает), маска скептика (у англичанина это не маска, а его суть), отсутствие политической программы (у скептика-англичанина её тоже нет, но он вырос и живёт в обществе, где свобода и приверженность к демократии – норма и суть любой программы)… Предсказания же моего приятеля в его рассуждениях не сбываются: Трамп проигрывает, а Байден выигрывает, Навальный оказывается вовсе не «проект Кремля», даже если его отравили конкуренты криминального бизнеса, куда он влез со своими разоблачениями… К слову, это ровно то, что утверждает Кремль в ответ на санкции Запада и призывы расследовать и наказать виновных. Вот такой специфический скепсис. Похожий, кстати, на занудный скепсис Невзорова – уж слишком он увлекается деталями, определениями в своём стремлении быть афористичным. Без подтекста фразы простой не скажет…

Добавлю. Наши деятели культуры, литературы, прошедшие школу салона в Той Стране, постоянно оглядываются на то, как они будут выглядеть в глазах кого-то, со стороны. Солженицын с Натальей проехали мимо гостиницы в Монтрё (об этом я писал выше), где их ждали Набоков с Верой. Почему? Потому что Солженицыны не получили письма с подтверждением прежней договорённости – встретиться в ресторане… Наивно было ждать на этой встрече сближения столь разных писателей. Но факт забавный – только что выставленный из Советского Союза Солженицын со своим самомнением не смог преодолеть скепсис Набокова. Побоялся быть униженным… Напрочь отсутствует скепсис у ведущих, которые завели в You Tube свои программы. Вот беседуют Дмитрий Быков с Ренатой Литвиновой. Повод – её новый фильм «Северный ветер». В течение часа с мальчишеским задором Дима вываливает всё, что знает о кино. Знает много, но говорит без всякой меры, подтекстом пробуя укорить актрису, – что она чего-то не видела, о чём-то не слышала, что-то пропустила. И следа скепсиса к самому себе я не увидел у балетной звезды Коли Цискаридзе в программе «Ещё не Познер». Тут наоборот, приглашённый укоряет ведущего в его плохом литературном вкусе, убогом образовании, отсутствии критериев в суждениях о балете. Не балетмейстер, не лектор, не профессор, а именно мальчик Коля в этой программе. Актриса Алла Демидова в той же программе вела себя похоже…

Меняются ли люди, покидая Ту Страну, как я обозначил СССР в своём «РГ», за границей? Нет. Даже прожив десяток-другой лет… Скепсис поэта Бродского, выдавленного из своей страны, думаю, не приобрёл английские черты. Мешало высокомерие, сарказм, ирония, направленная не столько на себя, сколько на собеседника, читателя, оппонента. Потому поэт спустя десять лет эмиграции повторяет несусветную чушь: «Я совершенно мог бы оправдать советскую власть постольку, поскольку она давала по морде мне… я-то считаю, что я вообще всё это заслужил». Какой уж тут английский скептицизм, если поэт признается, что предпочитал «имитировать храброго человека, чем быть настоящим неудачником», пробуя перехитрить сардонический ум, чтобы «посмеяться над собой», оставаться послом «второсортной державы», убеждённым, что «должно торжествовать самоунижение, а не самоснисходительность…»

Фрэнсис Бэкон призывал читать не для споров, а чтобы «мыслить и рассуждать». Мыслить и рассуждать – это значит считывать взгляды наших эмигрантов, которых не коснулся не то что скепсис, а и культура стран в Европе, где они решили обитать, выкатившись из Той Страны. И вот что из этого вышло. В дни пандемии нашлось немало эмигрантов, которые захотели возвратиться на родину из стран Европы. В те самые дни, когда я писал это предисловие, я прочитал серию статей, авторы которых – российские эмигранты, живущие в европейских странах, буквально вопили: во Франции – ужас, в Германии – кошмар, а Италия – полицейское государство… Надо возвращаться на родину. Одна сообщила, что она сейчас в Москве и после глотка свободы едет назад с сыном в «гетто» – это о сегодняшней Италии, где ценит свежие артишоки и сочные апельсины. Что же случилось? А всё просто. Маски мешали нашим российским сородичам. Маски, которые правительства заставляли надевать, и люди послушно носили эти тряпки, сидели в карантине, не ходили в музеи, не нарушали режим, не появлялись в закрытых районах… Замечу, кстати, наши патриоты ни словом не обмолвились о том, сколько людей погибло в пандемию в той же Италии, какие перегрузки испытали врачи и сколько их погибло тоже… Логика тут проста – наплевать на старых и больных, которым коронавирус смертельно опасен. Не о них речь. Я не болею. Я получила вакцину или не получила, не так важно, но я с сыном в другой возрастной группе. И почему я должна страдать? А люди на Западе – послушные идиоты, и больше ничего. Вот в России иначе, потому мы хотим туда…

В чём тут дело? Почему мы опять стоим на лестнице, ведущей вниз, лестнице, которая однажды выстроилась в нашем сознании, с которым мы эмигрировали из России: нам все должны, а мы приехали лишь пользоваться плодами свободы и демократии. Может, тут речь о наших собственных мифах, на которых и стоит эта лестница вниз. Ведь мы ехали с убеждением, что на Западе рай. Но тут свобода и… гражданская ответственность. А вот к последнему мы не привыкли. Вместо ответственности – социальный эгоизм, неспособность перетерпеть трудные времена, враньё себе – тут на Западе власти нарушают личную свободу, преувеличивают опасность пандемии и делают то, что им выгодно… Шанса поломать эту лестницу в сознании наших эмигрантов – ноль. Мир столкнулся с новым вирусом, неизвестным никому. Врачи в Европе оценивали вероятность и риск третьей волны пандемии. Это делали честно в Чехии, Венгрии, Польше, Италии, Германии… В Англии продолжался национальный карантин. Власти оглядывались на ошибки – отмена карантина в дни Рождества стоила обществу дорого. Мгновенно выросло число смертей, госпиталя, врачи вновь работали на грани фола. И это при том, что темпы вакцинации в Англии были самые высокие из всех стран Европы. И теперь английские власти взвешивают, что важнее: экономика или здоровье людей, их жизнь. Выработаны постепенные меры отмены карантина. Не буду перечислять их, но когда я писал эти строки, в списке отмен ещё не было главного – пабов, которые являются просто частью национальной культуры, национальной экономики, традиций, от которых отказываться англичанам очень трудно. Однако в своей массе они не протестовали, ворчали, но придерживались дисциплины. И теперь ещё носят маски, понимают, что речь идёт о пожилых людях, о том, что уже и детям угрожает эта пандемия, и молодым людям… Честнейшая статистика. Всё открыто. Всё обсуждается день и ночь. Всё что можно, работало исправно. А что закрыто – оставалось закрытым…

Так было и есть в Англии. А теперь о том, что в России. Власть не дала там никакого повода, чтобы ей доверять. Экономика, а не здоровье – у неё на первом плане. Статистика лживая. И ей нельзя верить. На Западе пожилых людей умирает больше, чем в России, потому что там гораздо больше людей, доживающих до 80 и старше. В России же процент тех, кто не дотягивает даже до пенсионного возраста – 60-ти лет, просто несравним с Западом… И так далее. Никаких серьёзных исследований о скачках пандемии в зависимости от демографии и климата нет. Никакого сознания в массе нет. Да, в Москве ходили и ходят без масок. И нашим эмигрантам, приезжающим в столицу, такое нравилось. Они называли власти либеральными и готовы были вернуться. Да, повторюсь, российским властям можно не верить. Но и эмигрантам нашим тоже. Читаю на «Снобе» материалы бывшей россиянки из Германии. Всё у неё прекрасно, и муж кандидат наук, и дети защитились, дипломы имеют… Но, тем не менее, в Германии всё никуда не годится… из-за нашествия мигрантов. Паразиты, приезжают из других стран, живут на пособия, работать не хотят… Власти поддерживают этих дармоедов и защищают. Студенты – сплошь леваки. Политика антирасизма отравляет жизнь почище режима нацистов. Немецкая медицина ужасна, в еврейских общинах – жульё, думают о деньгах, а не о вере… И всё это в кошмарных деталях, со ссылкой на свой опыт и рассказы друзей-знакомых… Прочитав такое, задаешь себе вопрос, что там делает автор таких статей с семьей, выбравшись из СССР? Каким образом сумела дать образование детям? Может, за обучение не надо платить? Загадка. Похоже, тут не страну нашим эмигрантам в Германии надо поменять, а угол зрения…