В конце этого раздела я поместил интервью для «Панорамы» с Валерией Новодворской, которое провёл с ней 20 лет назад. Она тогда объясняла, почему стыдно жить в такой стране, как Россия. Читателю решать, так ли прозорлива была Новодворская. Я же за минувшие два десятка лет, постарев, спрашиваю себя, а старость – это страшно? Если без вопроса, если вываливать яркие картинки из хаоса жизненных впечатлений, рефлексию, истерику, прикрывающую страх, то, наверное, да. На самом деле, если всё перечисленное оставить в стороне, а вместо этого попробовать поразмышлять в другом направлении, то вылезет прямо противоположное, а именно, что старость – это прекрасно! Знаменитая английская актриса, приблизившись к своему шестидесятилетию, организовала выставку фотографий… пожилых, а точнее, старых женщин. Это было грандиозно. Столько красивых лиц я в жизни не видел. Помню, даже в глазах своей 100-летней матери увидел что-то новое. Может, тогда я ощутил: стареть, умирать – не страшно. Жить страшно.
Джон Мильтон, английский поэт XVII века, рано ослеп. Оставил великие эпические поэмы, публицистику, протестующую против монархии и двуличности правящего класса. Было как-то не по себе: ослепший поэт жил, писал и в итоге оказался едва ли не ключевой фигурой своего времени. И уж не знаю, как такое вышло, вдруг… вновь подумал об Алексее Навальном. Герой, конечно. Бесстрашный. Готовый к самопожертвованию. Но, в известном смысле, и трагический слепец. Восстал против коррупции, думая, что борется за будущее страны, за свободу и демократию. Как такое могло случиться? Может быть, потому что мы живём именно что слепцами? И не видим, что главная наша беда не коррупция, не национальная ущербность, а то, что у нас отсутствует стержень всего и вся: здоровая мораль, нравственные нормы, прочные институты свободы, развитые формы демократии. Убеждён, жизнь Навального для матери, для жены, для детей важнее его химеры – обличить и сбросить нечестную власть. Ну, сбросит. Но останется тот же самый народ. И в очередной раз изберёт не тех… Даже если будут честные выборы.
А вот другой пример. Героическая Чулпан Хаматова пошла на сговор с коррумпированной властью, готова принять пожертвования от чёрта, от дьявола, лишь бы помочь безнадёжно больным детям страны. Горюя, она оставляет в стороне свой великий дар актрисы и сознательно задвигает «на когда-нибудь потом» вопросы морали. Иначе говоря, нарушает очевидные для неё нормы в этой святой борьбе за жизнь больных детей. Не сомневаюсь, Чулпан, абсолютная умница, всё понимает и спасает свою душу убеждением – иду на компромиссы, потому что такая страна, иначе невозможно. Её оппонент, Ксения Собчак, укоряет Чулпан не только за такие компромиссы, а и за дружбу с Горбачёвым, который больше думал о здоровье Раисы Максимовны, чем о том, как сохранить власть и удержать от распада страну. Этот творец перестройки, по мнению Ксении Собчак, ничего не вытребовав у Запада взамен, дал разрушить Берлинскую стену и объединиться Германии. Не торгуясь, подписал все договоры и умыл руки. Потому, мол, народ голодал в конце 80-х – начале 90-х Наверное, Ксения в таких рассуждениях слепо доверилась своему фетишу – бизнесу, сугубо деловому подходу – баш на баш, когда надо вырабатывать взаимовыгодные решения, предпринимательству, которое уместно и в политике. Но, возможно, тут она не учитывает историческое время, в котором пришлось действовать Горбачёву.
Может быть, стоит поглубже вникнуть и в конкретную ситуацию, в которой оказалась и Чулпан Хаматова – завтра детям, смертельно больным, никакая помощь будет не нужна. Поздно. Но отодвигая на второй план свою жизнь на театральной сцене, она сознательно закрывает глаза на очевидное – больные дети, ставшие здоровыми, не смогут быть счастливыми в больной стране. Но это завтра. А сегодня Чулпан Хаматова, вынужденно жертвуя моральными нормами, своими представлениями, перешагивает рубеж и принимает помощь любого благотворителя – узурпатора, автократа, бесчестного предпринимателя, циничного олигарха. И в этом контексте у меня снова и снова вылезает вопрос: а следовало ли возвращаться Алексею Навальному после отравления «Новичком» со своими иллюзиям? Не наивны ли надежды добровольного узника, что народ прозреет и пойдёт за ним, сметая вороватую власть? Нет, и не прозреет, и не пойдёт. А какие знаки, какие подсказки великие даёт жизнь именно для этого народа! Алексей просил начальство колонии разрешить ему приобрести Коран, а ему отказывали. Оказывается, нельзя, чтобы святая книга попала в грязные руки. Мне кажется, что любой захотевший взять в руки Коран ли, Библию, Тору, Талмуд, должен был бы услышать не о грязных руках, а о чистых помыслах и светлой вере обречённого.
Так что бояться надо не старости, не собственной смерти, а своей жизни, которая проходит в потёмках и заблуждениях. И какое счастье, если удаётся прозреть к концу жизненного пути. А ведь иные пробиваются и к ясновидению. Становятся мудрецами.
1. Один на дороге
Мне очень повезло, что в самом начале моей эмиграции я подружился с английским писателем Колином Туброном, который без переводчика совершил уникальное путешествие по странам бывшей советской империи. «Я могу существовать только в одиночестве», – говорил Колин, английский романист и путешественник, всякий раз, когда собирался в какую-либо страну или отправлялся писать в тихую деревню в Уэльс, в дом друзей, где нет радио, телевизора, телефона. Эту фразу слышали его подруги, с которыми он расставался. Эту фразу тем далёким летом услышала и очаровательная Маргарита (ставшая впоследствии его женой –
Познакомились мы 30 лет назад. Кто-то дал ему мой телефон. Он позвонил и сразу спросил: «Вы говорите по-английски?» И когда услышал честное: «Нет!», кажется, был счастлив. Ему нужен русский. Он хотел вспомнить то, что учил 12 лет назад, когда готовился к первой поезде по Советскому Союзу. Тогда он пересёк границу на своём стареньком автомобиле «Morris Marina» и под неусыпным контролем КГБ проехал тысячи миль по европейской части той страны от Балтики до Кавказа. В Ленинграде и Москве, Киеве и Смоленске, Тбилиси и Крыму он встречался с сотнями людей, в том числе и диссидентами. На границе в Чопе, когда он возвращался, у него отобрали все записные книжки, но потом вдруг вернули. Может, потому что они были исписаны бисерным почерком, который зачастую не может разобрать сам автор. Благодаря этой удаче он опубликовал первую книгу о России под названием «Среди русских», которую критики назвали одной из лучших книг о путешествии вообще.
В 1990-м он задумал вторую поездку в СССР, на этот раз в республики Средней Азии. К этому времени он уже был известным писателем-путешественником – автором нескольких книг о странах Ближнего Востока. Между прочим, начинал Колин с Сирии, где прожил год в семье плотника и написал свою первую книгу «Зеркало, приставленное к Дамаску». Не осталась незамеченной и его вторая книга – о Иерусалиме…
– Это был единственный случай, – говорит Колин, – когда я писал о регионе, не зная языка народов, его населяющих. Перед путешествием в Китай, куда я поехал после Ближнего Востока, я брал уроки китайского, который проще, чем русский.
За истекшие годы русский язык, конечно, Колин подзабыл. Но база у него была, и мы быстро продвигались вперед. Мощным импульсом для нашего общения стали бурные события, происходившие в Советском Союзе в 90-м. Колин хотел знать о России всё. К августу следующего года напряжение там достигло апогея…
Никогда не забуду 21 августа 1991-го. Я был уверен, что ГКЧП продержится дольше. В Москве у меня жил сын, и я думал, что долго не смогу его увидеть, так как заговорщики, сместившие Горбачёва, взяв власть, не простят мне, что я остался в Англии, уехав по туристической визе. Утром того дня я вышел из дома и поехал сначала на электричке, потом на метро. Спустя пару часов я приехал к Колину печальный, в полном неведении. Он открыл дверь и вдруг закричал: «Победа! Танки уходят из Москвы! Власть у Ельцина!»…
С минуту мы молча стояли друг против друга. У меня на глазах навернулись слёзы. У него тоже. Мы обнялись. С того дня мы стали друзьями. Я и не подозревал, что он может так близко принимать к сердцу то, что происходит у меня в душе. Ведь Колин – выпускник едва ли не самого престижного учебного заведения Англии – колледжа в Итоне, который готовит к жизни в обществе скептиков, умеющих сдерживать эмоции. Да, Колин признавался, что не согласен с этой ориентацией колледжа и не любил его. Но я находил Колина всё-таки и сдержанным – с одной стороны, и необыкновенно тёплым – с другой.
Детство Колина прошло в Канаде, где его отец, бригадный генерал, служил военным атташе в посольстве Великобритании. Когда Колину исполнилось девять лет, его одного самолётом отправили в подготовительную школу, в Беркшир, что неподалёку от Лондона. Колин, подверженный приступам морской болезни, помнит этот ужасный перелёт через Атлантику. И свою тоску по семье. Конечно, он был мечтательным ребёнком и в уединении писал стихи. Что совсем не удивительно для прямого потомка знаменитого поэта XVII века Джона Драйдена, переводчика на английский греческих поэм «Илиада», «Одиссея» и других… Этот Драйден, современник Шекспира, – предок Колина по линии матери, а по другой, отцовской – он потомок изобретателя азбуки Морзе. Может, родословная и определила судьбу Колина, известного ныне путешественника-одиночки?
После развала советской империи Колин с энтузиазмом готовился к путешествию в исламские республики Средней Азии. Понятно, что поездка на изломе эпох обещала быть интересной. Как обычно, он заранее не обдумывал маршруты, а намеревался использовать привычную «технологию»: он станет жить так, как живёт местное население, узнавая мысли и чувства людей благодаря случайным встречам.
Я понял, что требовалось Колину который работал в этот период в библиотеках, много читал об истории Средней Азии. Ему нужен был язык, на котором говорят в чайхане, на базаре, в магазинах люди обозлённые, обиженные, обделённые, какими считает себя большинство бывших советских народов. Мы изучали сленги, русский мат, идиомы. Впоследствии, когда Колин привёз кассеты записанных на диктофоне бесед, мы, слушая записи, старались понять чувства, скажем, узбека, когда Колин спрашивал, что он думает о «старшем брате» – русском народе. Тот отвечал площадной бранью, которую иностранцу не понять. В этом случае, сказал я тогда, может быть, лучше ездить вместе с переводчиком, да и не так скучно…
Колин ответил, что никогда бы не согласился путешествовать с кем-то на пару. Большинство людей, объясняет он, отождествляют путешествие с удовольствием просто потому, что едут в отпуск. «А я еду, – сказал он, – чтобы открывать, и занятие это может быть утомительным. И потому куда легче делать это в одиночку. Я никогда не испытываю чувства одиночества. Я вполне могу обходиться без компании. Пребывая в одиночестве, вы оказываетесь более чувствительным и уязвимым, чем человек в толпе. Потому что тогда часть вашего сознания принадлежит толпе. Если вас сопровождает человек вашей культуры, тоже плохо – вы образуете некое сообщество и, выглядывая оттуда, находите людей вокруг забавными. Вы видите, что чувство юмора у них отсутствует или что-то другое. Если вы в одиночестве, это вы оказываетесь забавным или странным, вы попадаете в разные нелепые ситуации. Мои предубеждения, видимо, оказываются как бы приглушёнными, когда я в одиночестве. А ещё привлекает меня одиночество тем, что в этом случае люди часто заговаривают со мной. Если же вы в компании с кем-то, вас избегают».
Остаётся сказать, что путешествие это состоялось и завершилось книгой «Потерянное сердце Азии», изданной в конце 1994 года. Она имела оглушительный успех и, как отметила критика, стала блестящим достижением, возможно, самого крупного писателя-путешественника в современной Англии…
Непосредственным поводом для очередной статьи о Колине стал выход в свет в Нью-Йорке ещё одной его книги под названием «В Сибири». Предприняв третье по счёту более чем двухмесячное путешествие, и опять в одиночестве, во время которого писатель проехал, пролетел и прошагал более 15000 миль, Колин Туброн стал единственным из нынешних путешественников на Западе, завершившим описание огромной территории, – размером в одну шестую часть суши, – исчезнувшей с карты советской империи. Этими тремя поездками он преодолел расстояние, простирающееся с запада на восток от границ Украины до Хабаровска и с севера на юг – от Воркуты и Колымы до среднеазиатских республик, граничащих с Ираном и Афганистаном.
Книга Колина Туброна о Сибири стала событием. Мужественный путешественник захотел увидеть Сибирь не из окна поезда, а перебираясь, что называется, на перекладных, ничего не планируя заранее, испытывая трудности, которые неизбежны на российских дорогах для одинокого путника. Колин встречался с бывшими заключёнными, оставшимися жить в местах поселения и ссылок. Английский писатель увидел шахты, где они работали, заехал в лагерь, ныне пустой, но по-прежнему обнесённый колючей проволокой. На дорогах Сибири он беседовал с попутчиками, внезапно изменял маршрут и шёл вместе с верующими в церковь. Он в одиночку искал и нашёл дом Распутина, места, связанные с расстрелом семьи последнего царя, добрался до села староверов, когда-то обосновавшихся в сибирском захолустье. Ему приходилось часами ждать местных поездов, стоять на безлюдных автобусных остановках. Путешествие Колин заканчивал в Биробиджане, где записал грустный рассказ раввина о синагоге, которую надо закрыть, потому что почти никто уже не приходит, а потом зашёл в дом еврейки Клары и услышал о её мечте – забрать детей и уехать навсегда в Израиль…