– Знаю.

– Ну вот. Давай попробуем еще.

Новая запись. Опять режиссер входит в павильон:

– Не то, Толя, совсем не то… Как же тебе объяснить…

– Да не надо мне ничего объяснять. Давайте писать.

Запись. Опять режиссер недоволен. Так продолжалось два часа, режиссер объявил перерыв.

В коридоре нас ждал Николай Григорьевич Гринько.

– Толя, не понимаю, чего он от тебя хочет.

– Ничего, батька, сейчас все будет в порядке.

– Да и так все в порядке. Как вы считаете, Леша?

– По-моему, Толя все делает очень хорошо, – сказал я искренне.

Гринько склонился к нам, заговорил шепотом:

– Он и сам не знает, чего добивается… Вспомни, Толя, как поступил Саша…

– Так ведь это Саша. Пойдемте перекусим.

– Нет, я пойду в гостиницу. Готовлю себе сам… Послушай меня, Толя…

– Не беспокойтесь, Николай Григорьевич…

Гринько улыбнулся своей особенной, почти детской улыбкой, развел руками и ушел.

– Вот так и работаем, – печально сказал Анатолий. – Саша со съемок уезжал. Потом за ним гонца посылали. Знаешь, сколько раз приходилось каждый план переснимать? И не только из-за брака пленки. С начала съемок и до сего дня группа сменилась полностью – кроме актеров, разумеется. А операторов было три. Целая история. Идем.

Запись продолжалась еще три часа. Я поражался какому-то отчаянному терпению Толи. Потому что уже не раз и не два в дело встревали звукорежиссер, техники. Они были язвительно-нервны, насмешливы. Один из них прямо сказал, что на запись надо приглашать профессиональных людей. Анатолий стоял, опустив голову.

Звукорежиссер пытался остановить запись, давал советы Тарковскому, но тот все его слова пропускал мимо ушей.