Я сразу не нашелся, что ответить. Ехать в Москву к незнакомым людям, проситься на главную роль, да еще на такую! Не зная не только броду, но и не ведая самой реки…

– Это такая роль, за которую не жалко отдать жизнь… Не веришь?

Говорил он так, что я поверил.

Через пару дней мне стало ясно, что Анатолий один почти не бывает – то и дело к нему на огонек заходили самые неожиданные люди. Приходили «ученые мужи», рабочие театра, студенты, да кто только не приходил! И каждому он старался чем-то помочь, каждый считал его своим личным, единственным другом.

…Командировка моя заканчивалась, я улетал из Свердловска. Мы прощались, не зная, когда снова увидимся. Толя бодрился:

– Ничего, в Москву я все-таки слетаю… Будь что будет!

Так он и сделал.

Не один раз мы говорили с братом об этом его поступке. Не один раз актеры, особенно молодые, спрашивали его, почему никому не ведомый провинциальный актер был утвержден на центральную роль. Он и сам толком не знал, почему режиссер остановил выбор именно на нем.

Фотопробы получились удачными, и через некоторое время Анатолия вызвали в Москву. Были первая, вторая, третья кинопробы – через длительные паузы, через мучительные ожидания.

Позже он узнал, что играл слишком театрально – да и мог ли иначе? Но режиссер увидел, что эту театральность можно убрать во время съемок. Важнее всего для него оказалось соответствие душевного склада актера и персонажа. Весь худсовет был против утверждения Анатолия на роль. Даже многоопытный Михаил Ромм уговаривал молодого режиссера отказаться от выбора актера из провинциального театра. Тогда режиссер, чтобы еще раз проверить, поехал к реставратору, специалисту по древнерусскому искусству Савелию Ямщикову, который стал научным консультантом фильма. Тарковский разложил перед ними фотографии и спросил:

– Который из них Рублев?

Ямщиков указал на фото Анатолия.

Но все это брат узнал потом, много лет спустя, а пока он ходил в театр, играл никчемные роли и ждал, ждал, ждал.

В те дни мне позвонил из Свердловска студенческий друг.

Кто-то ему сказал, что брат утвержден. Я побежал на почту и дал радостную телеграмму. Письмо Анатолия радость мою погасило: