Усадить себя за письмо – всегда мучительная вещь, потому что всегда неуверенность, что пишу самое главное или вообще нужное. Суворов в этом отношении нашел изумительную форму письма: “Жив, здоров, учусь. Суворов” – все коротко и ясно. Его стиль не сразу освоишь, но я надеюсь, что овладею им.
Новых ролей нет, если не считать, что мне дали эпизод (или роль?) Лучано в “Зерне риса”. Все делаю для театра, который мне так мало дает. Я почему-то ужасно устал. Страшно хочу домой – устал и скучаю напропалую.
Ну, хоп!
Его состояние хорошо видели учителя, в особенности Константин Петрович Максимов. Он решился помочь Анатолию вот каким образом: начал репетировать с учеником роль, которую сам играл в театре, причем с успехом. Константину Петровичу казалось, что именно в этой роли должен раскрыться по-настоящему талант Анатолия. И он начал с ним работать…
Максимов решил передать Анатолию роль Ивана Петровича в спектакле «Униженные и оскорбленные» по роману Достоевского. Учитель решил, что именно этой ролью его любимый ученик утвердит себя в театре.
Сложностей было много. Но главная заключалась в том, что князя Валковского играл Борис Федорович Ильин. Надо было стать достойным партнером замечательному артисту – да и согласится ли он вообще на замену? К Максимову Ильин привык, а тут молодой человек… С претензиями… Да и надо ли ломать спектакль, который хорошо идет?
Видимо, Константин Петрович все объяснил Ильину. Видимо, Ильин, у которого был крутой характер, понял, о чем просил его Максимов, если согласился с тем, что партнером его будет вчерашний студиец, а не один из ведущих актеров театра.
И вот премьера – для Анатолия, спектакль-то идет давным-давно…
Я и сейчас вижу Ивана Петровича – как он мечется, всех пытаясь утешить, всем пытаясь помочь.
Сильной получилась сцена с князем Валковским – здесь Борис Федорович «наносил удар». Валковский говорил:
«Я люблю чин, значение, отель, огромную ставку в карты (карты ужасно люблю). Но главное, главное – женщины… и женщины во всех видах; я даже люблю потаенный, темный разврат, постраннее и оригинальнее, даже немножко с грязнотцой для разнообразия…»
Сколько же страдания, муки и ужаса было в этот момент на лице Ивана Петровича!
Думаю, что именно здесь наметилась главная, «капитальная», как сказал бы Достоевский, тема актера Солоницына – тема разбуженной совести.
«Суета и томление духа», как сказано в книге Экклезиаста, закончились открытием, найденной темой всего творчества актера.
Кино как волшебство
Падал снег, ветра почти не было, и мы, не торопясь, шли по главной улице Свердловска. Вот почтамт, куда летел то на свидание, то с надеждой на письмо или на перевод; вот Плотника, давшая начало громадному городу, замерзший пруд, а там, за площадью, – театр.
Прошло четыре года, как закончилась учеба, но мне, оказавшемуся снова здесь, в городе, который стал родным, кажется, что ничего не изменилось. Но, разумеется, в жизни каждого из нас произошло немало перемен.
Неподалеку от театра Анатолий получил комнату, и я с интересом рассматриваю его жилище. Все здесь он сделал сам: расписал стены в разные цвета (такая появилась мода), смастерил от двери до окна стеллаж – «стенку», как сказали бы сейчас, и сразу нашлось место и посуде, и одежде, и, главное, книгам. В комнате светло, уютно, а желтые занавеси, отделяющие «спальню», и такие же занавеси на окнах создают даже некий шарм.
– Молодец, – хвалю я его, – просто хоромы, не комната!