– Ты начал о «Мастере и Маргарите»…

– Да, мне как-то приснилось, что Элем Климов снимает этот фильм. А Лариса Шепитько, его жена, играет Маргариту…

И я играл. В жизни не угадаешь кого… Финдиректора Римского. Помнишь сцену, когда он один в варьете, и Бегемот с Азазелло начинают его сводить с ума? Бегемотом был Миша Кононов, а Азазелло – Ролан Быков. Мне было и смешно, и страшно… Я проснулся, посмеялся, а сам весь в поту – превращения этих чертей были жутковатыми. Закурил, стал думать… Конечно, сыграть бы Понтия Пилата – вот было бы счастье актера… И какую-нибудь комедийную роль тут же – ну, например, председателя акустической комиссии Аркадия Аполлоновича Семплеярова. Помнишь, на вечере Воланда он требует «разоблачений» фокусов?

– Помню. Фагот его просьбу выполняет – говорит, что вчера вечером он был не на заседании акустической комиссии, а у одной актрисы. Вот тебе и «разоблачение».

– Да-да. А Воланд кто был, знаешь?

– Нет, конечно.

– Марлон Брандо… Ну, ладно, размечтались…

– В кино ты снимался почти двадцать лет. Не один раз тебе приходилось играть людей творческого труда. Это случайно?

– Не знаю… Но я с радостью брался за эти роли; по-моему, тут большое значение имело то, что наш предок – летописец и иконописец, отец – журналист, ты – писатель.

– Когда я узнал, что наш пращур Захар Солоницын был летописцем, я испытал чувство гордости. А ты?

– Конечно! Это помогло мне бороться за первую мою роль в кино, играть ее… Снимали во Владимире, Суздале, Пскове, Андрониковом монастыре… И мне казалось, что там же ходил и Захар Солоницын… Меня еще поразило то, что я тогда, в пору юности своей, в пору овладения профессией, в Андрониковом монастыре случайно натолкнулся на могилу Федора Волкова.

– Я сейчас подумал, что не знаю, какой твой любимый цвет. Я спросил тебя об этом на улице, когда мы грелись на солнышке, а ты не ответил…

– Я задумался… Потом обратил внимание, с какой тоской на меня посмотрела женщина… Ладно. У меня нет определенного любимого цвета. Сначала мелькнул желтый, а потом я подумал: почему желтый? Понимаешь, каждый цвет красив… Я вспомнил свои доски. У меня бывало желание – после трудных репетиций, после спектаклей или съемок – расслабиться, и я брался за доски… У меня было желание расписать обыкновенную кухонную доску. Я брал краски, которые раньше были закуплены, и вдруг видел, что из тех красок, которые у меня были раньше, осталось всего несколько. Или есть только одна. Но если было желание писать, то эта единственная краска – зеленая, к примеру, – мне очень нравилась. Я находил разную бижутерию, стеклышки, начинал расписывать, клеить, монтировать бижутерию и создавал нечто. И единственная краска начинала звучать… Интересно, что именно такие доски больше всего и нравятся. Вот сейчас вспомнил Бараташвили. Знаешь его стихотворение о синем цвете?

– Знаю, но не наизусть. Прочтешь?

– С удовольствием…

…Как много дано поэзии! Как много дано большому таланту! В самые трудные минуты жизни меня спасала именно поэзия.

Часто, задумываясь над ролью, не находя ответа на вопросы, я обращался к любимым поэтам и у них находил ответы. «Любите живопись, поэты», – сказал Николай Заболоцкий. А я бы сказал: «Актеры, любите поэзию!» Да-да, именно ей дано быть рулевым в жизни, она всегда помогала мне…

– Ты бывал по меньшей мере в ста городах. Какой из них твой самый любимый, я тоже не знаю.

– Много поездив, я более всего полюбил Ленинград.

– А вот с понятием «Россия, Родина» – какой город встает перед глазами?