Послесловие

В поисках одного портрета

Писать о брате я не мог, хотя меня многие об этом просили. Рана была незаживающей – ведь я потерял самого близкого человека. Мне всегда казалось странным, когда братья враждуют, ненавидят друг друга. Ну, в художественном произведении – ладно, там вражда часто нужна для фабулы. Но в жизни-то? И много раз я думал, что если буду писать о брате, то напишу о том, как братья любили, как помогали друг другу.

Конечно, было очень обидно, что сообщение о кончине брата (именно сообщение, а не некролог) дала только «Вечерняя Москва», а «Советская культура» – заметку А. Зархи о том, что «актер А. Солоницын очень помог в создании фильма “26 дней из жизни Достоевского”». Такой эзопов язык был тогда очень в ходу. О Тарковском и упоминать даже было запрещено, потому что он остался за границей и официально считался нашим врагом. А как писать о Толе и не рассказать об их двадцатилетней творческой дружбе?

Но шло время, и постепенно стали складываться главы книги-повести, которая теперь перед вами. Она была закончена в 1988 году, когда многое определилось и встало на свои места. Оказалось, что мне дано досказать то, чего не успели сказать дорогие мне люди, и прежде всего старший брат.

Правда, первое издание оказалось сильно сокращенным.

Прошло семнадцать лет с тех пор, как не стало брата. Наступил май 1999 года.

Снова весна, лед сошел по Волге, снова грачи свили гнезда на старых липах больничного сада, что неподалеку от моего дома.

Долго я собирался съездить в город Богородск, что в сорока километрах от Нижнего Новгорода, где мы с Анатолием родились. Очень хотелось увидеть и село Ошминское, где была амбулатория нашего деда – Федора Солоницына, деревню Зотово, где родился отец и которую основал иконописец и летописец Захар Солоницын.

Звали родственники, сотрудники музеев, друзья-писатели из Нижнего, но все не получалось. Прежде бывал – но только в Горьком, да и то по служебным делам.

И вот наконец поездка удалась. Пенсионер из Нижнего Новгорода В. М. Ковязин за свой счет решил изготовить памятную доску и установить ее на родине своего знаменитого земляка. Были письма, телефонные разговоры, хлопоты, и вот наконец все устроилось.

Поезд приходит в Нижний рано утром, но я встаю задолго до прибытия и все смотрю в окно и чувствую себя, как в те годы, когда подъезжал к Москве, ожидая встречи с братом, надеясь на какие-то радостные события.

Перрон вокзала. Узнаю давнего друга, идущего к нашему вагону, узнаю Ковязина (он прислал фотографии).

Среди встречающих выделяется высокий, плечистый юноша, с лицом несколько удлиненным, с таким знакомым очерком глаз, носа, рта… Вот он улыбнулся, увидев меня в окне, и я улыбнулся ему в ответ.

«Ну, здравствуй, Алеша, здравствуй, Алексей Анатольевич, давно мы не виделись. И как хорошо, что ты приехал, нашел время, отложив все дела…»

Вслух я говорю совсем другие слова, интересуюсь, хорошо ли он доехал, как встретил его мой друг, а сам рассматриваю Алешу и не могу не отметить, что с годами он стал еще больше походить на отца.

Алеше той весной исполнился 21 год, он занимался следственной работой, заочно учился в юридическом.

В редакции «Нижегородских новостей», где через некоторое время начинается пресс-конференция, я вижу, с каким нескрываемым любопытством журналисты смотрят на Алексея.